Но журнал от такого урегулирования внутреннего кризиса, несомненно, выиграл. И в смысле политической ориентации, и в смысле обстановки в коллективе.

На идеологическую и политическую ситуацию в стране, повторяю, журнал едва ли мог оказать заметное влияние, хотя был полезным подспорьем для тех, кто интересовался международными делами. Но довольно значительной группе относительно молодых работников журнал помог сформироваться как людям с интернационалистскими, более широкими и открытыми взглядами на мир, на другие страны и на международные отношения, на марксистскую теорию и на политику. Ведь все мы работали в постоянном контакте с зарубежными коммунистами, участвовали в обсуждении и редактировании написанных ими статей, учились разбираться не только в своих, но и в их проблемах, учились понимать других, а главное – понимать, что у тебя нет монополии на истину, что есть и другие точки зрения, с которыми не обязательно соглашаться, но которые нельзя не учитывать. Это была уникальная в своем роде школа, и очень важно, что она существовала, – ведь многие из работавших в журнале вскоре были назначены на ответственные партийные посты либо занялись теоретической работой.

Я уже говорил, что не только при Сталине, но и при Хрущеве руководство не испытывало большой потребности в теории или, во всяком случае, не догадывалось, что такая потребность у партии и страны есть.

Чтобы эта ситуация изменилась, нужны были особые обстоятельства. Как очень часто бывает, ими оказались трудности. На этот раз – трудности в мировом коммунистическом движении и резкое обострение отношений с Китайской Народной Республикой и Коммунистической партией Китая. Столкнувшись с этими факторами, когда стало очевидным, что прежние методы неприменимы, что попытки командовать не только не эффективны, но и приносят вред, советское руководство поняло: необходима куда более тщательная отработка позиций и аргументов в начавшейся дискуссии. И, естественно, более тщательная подготовка соответствующих документов и материалов для выступлений.

Удовлетворить эти потребности старый аппарат не мог, он был приспособлен для совершенно иных времен, порядков и функций. Это и заставило открыть в самом начале шестидесятых годов в Международном отделе (его возглавлял Б.Н. Пономарев) и Отделе по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС во главе с Ю.В. Андроповым (сокращенно его называли Отдел ЦК) совершенно новые для аппарата ЦК КПСС должности консультантов. Из них в каждом из отделов сформировали так называемые подотделы, переименованные в 1965 году в группы консультантов (по аппаратной иерархии консультант был приравнен к заведующему сектором, а заведующий группой консультантов – к заместителю заведующего отделом; это были по всем понятиям весьма высокие посты). Новыми здесь были не только названия и функции (по сути, исследовательские), но и то, что впервые за многие годы в аппарат ЦК пригласили значительную группу представителей интеллигенции (потом институт консультантов был организован и в Идеологическом, и в других отделах ЦК КПСС). Но поначалу консультанты выглядели в аппарате – даже внешне – настоящими белыми воронами. А поскольку потребность была большой и острой и оба заведующих отделами хотели взять людей поярче, среди них оказалось и немало «вольнодумцев», совсем уж непривычных, даже чуждых тогдашнему партийному аппарату.

Я был приглашен консультантом в отдел Ю.В. Андропова в мае 1964 года и проработал там до конца 1967-го. Могу сказать, что собранная Андроповым группа консультантов была одним из самых выдающихся «оазисов» творческой мысли того времени (то есть с момента ее создания в 1961 году и до 1967 года, когда Андропова перевели из ЦК в КГБ, что радикально ограничило возможности и роль группы консультантов Отдела ЦК, даже изменило ее реальный статус).

С Ю.В. Андроповым меня познакомил еще в 1958 году О.В. Куусинен, хорошо знавший его по работе в Карелии. Потом мы неоднократно встречались во время выполнения различных поручений творческого характера. Меня для этого не раз вызывали из Праги, а по возвращении в Москву я больше времени проводил на этих заданиях, чем на основной работе в ИМЭМО. Так что к моменту прихода в отдел я хорошо знал и Андропова, и его консультантов.

Это был очень сильный и очень творческий коллектив. Помимо Ф.М. Бурлацкого, который тогда возглавлял подотдел, в него входили А.Е. Бовин, получивший впоследствии широкую известность как публицист и журналист; уже упоминавшийся Г.Х. Шахназаров, успешно работавший не только в науке и политике, но и в литературе; экономист О.Т. Богомолов, через некоторое время возглавивший Институт экономики мировой социалистической системы АН СССР, ставший академиком и затем избранный народным депутатом СССР; политолог и публицист Н.В. Шишлин, Р.П. Федоров, упоминавшийся Г.И. Герасимов, другие квалифицированные специалисты (Ф.Ф. Петренко, В.А. Александров, П.Л. Коликов).

Многие из названных имен говорят сейчас сами за себя. Тогда эти люди не были столь маститыми и известными, но зато были молодыми, смелыми, а также, конечно, честолюбивыми (не считаю это недостатком) – и вместе с тем способными, могли, забыв обо всем, самозабвенно работать (если понимали, что это важно) и при всех спорах оставаться в главных вопросах единомышленниками. Все они без колебаний приняли XX съезд КПСС и стояли на этой платформе.

Очень существенным при этом было то, что такую группу собрал вокруг себя секретарь ЦК КПСС. Он действительно испытывал в ней потребность, постоянно и много работал с консультантами. Работал, а не только давал поручения. В сложных ситуациях, а их было много, да и вообще почти всегда на завершающем этапе работы все «задействованные» в ней собирались у Андропова в кабинете, снимали пиджаки, он брал ручку – и начиналось коллективное творчество, часто очень интересное для участников и, как правило, плодотворное для дела. По ходу работы разгорались дискуссии, они нередко перебрасывались на другие, посторонние, но тоже всегда важные темы. Словом, если говорить академическим языком, работа превращалась в увлекательный теоретический и политический семинар. Очень интересный для нас, консультантов, и, я уверен, для Андропова, иначе он от такого метода работы просто отказался бы. И не только интересный, но и полезный.

Что получали в ходе такой работы мы? Во-первых, понимание живой политики, политики в процессе ее формирования. Ибо, как правило, задания относились не к абстрактной теории, а к политике. При этом очень интересно было приобщиться к ней через такого посредника, как Ю.В. Андропов, – не только умного, но и обладающего незаурядным даром политика, мыслящего, нацеленного на практические результаты – как непосредственные, так и перспективные. Ну а во-вторых, Андропов был неординарным человеком, с которым было интересно работать. Он не имел систематического формального образования (техникум по речному судоходству!), но очень много читал, знал, в смысле эрудиции был, конечно, выше своих коллег по руководству, в большинстве своем если и не закончивших вузы, то хотя бы получивших высшее партийное образование. Кроме того, он был талантлив. И не только в политике. Например, Юрий Владимирович легко и, на мой непросвещенный взгляд, хорошо писал стихи, был музыкален (неплохо пел, играл на фортепьяно и гитаре, о чем, впрочем, мы знали лишь понаслышке).