– О! – Шарлотта еще раз пытается начать разговор. – Я Шарлотта Пилкингтон-Эдамс. У нас… у меня с вами назначена встреча. Вы не забыли? – Он смотрит на нее с выражением непонимания на лице, и она продолжает: – Я заказала вам скульптурный портрет, помните? И вы согласились изваять его. Для моих родителей.

– Ах да! – Он сразу же оживляется, роняет свои инструменты на пол и пожимает ей руку. – Светская красавица, желающая отдать себя в мои грубые руки. – От этих слов Шарлотта слегка краснеет, но Мэнган не дает ей возможности ответить. – Вы очень смелы, дитя мое, а также восхитительно невинны и свежи. – Он ласково касается пальцами ее волос, потом щеки, потом чуть-чуть поворачивает ее лицо, чтобы лучше его разглядеть. – У вас вид идеальной девы, не тронутой ничьей рукой, кроме десницы Бога. Прелестно! – восклицает он так громогласно, что Шарлотта вздрагивает. – Вам, наверное, известно, что я редко принимаю заказы.

– Да, конечно. С вашей стороны было так любезно…

– Но когда я увидел вас, когда нас представили друг другу – где же это было? На каком-то из дурацких балов, на который меня затащила Гудрун.

За его спиной натурщица лениво садится на столе и накидывает на себя полупрозрачный халат.

– Это было на летнем балу, который давали Эсквиты.

– Я его почти не помню.

– Еще бы ты помнил, – бубнит она. – Ты был в стельку пьян.

– Но я помню это лицо, да. – Он берет Шарлотту за подбородок, и его лицо освещается вдохновением. – И помню, что я сразу решил – с этим лицом я должен поработать непременно.

Пытаясь не поддаваться воздействию его гипнотического взгляда, Шарлотта бормочет:

– Это моя подруга, Лилит Монтгомери.

Мэнган прекрасно разыгрывает свою роль. Он поворачивается ко мне, как будто только что заметил мое присутствие, и окидывает меня изучающим взглядом.

– Еще одна красавица, – произносит он, словно разговаривая сам с собой. – О, в этих чертах я вижу гармонию иного порядка. Такая сила. Такое… изящество.

Я снова начинаю чувствовать себя как скаковая лошадь. Ах, как же я ненавижу это двоедушие, эту нескончаемую ложь, в которой наша тайная природа вынуждает нас жить.

– А у вас нет желания обессмертить себя в камне? – внезапно спрашивает Мэнган.

– Не думаю, что мне понравилось бы быть бессмертной, – отвечаю я. – И мне совсем не хочется быть изваянной из камня.

Шарлотта бросает на меня изумленный взгляд. Даже натурщица, похоже, удивлена моими словами. Мэнган так ошеломлен, что на секунду замолкает, затем разражается громовым смехом.

– Такая дерзость редко встречается среди молодых девиц, – замечает он.

– А вот честность, я надеюсь, среди нас можно встретить часто.

– Уверена, Лилит вовсе не хотела вас обидеть. – Шарлотта со свойственным ей тактом пытается сгладить ситуацию.

– В самом деле? – спрашивает Мэнган и незаметно для Шарлотты подмигивает мне, так что я едва удерживаюсь от улыбки. – Я не совсем в этом уверен. Однако, – он взмахивает руками, – она как-никак ваша подруга, мое милое дитя. Вы знаете ее лучше, чем я. А теперь идемте, я покажу вам некоторые из моих работ. И нам надо будет договориться о времени для позирования. Раз уж мне предстоит изваять этот невинный лик, я должен буду изучить каждую его черту. Я должен его познать. Гудрун! – рявкает он. – Неужели нашим гостям придется умереть в этом доме от жажды?

Она пожимает плечами.

– Если это случится, ты, несомненно, возьмешь в руки резец и молоток и используешь их трупы в качестве натуры для твоих работ.

– Какие мрачные шутки, женщина! Иди поищи Джейн. Если ты не желаешь позаботиться о наших гостьях, за тебя это сделает она.

– Джейн ушла на прогулку с детьми. Ты велел им убираться, потому что они слишком шумели.

Он вздыхает.

– Семья – это одновременно и благословение и проклятие. Однако кухню, если постараешься, сможешь отыскать и ты.

Сердито хмурясь из-за того, в каких выражениях он отсылает ее прочь, Гудрун бросается вон из студии, при этом ее шифоновый халат развевается, бесстыдно оголяя тело. В дверном проеме она проходит мимо входящего в комнату высокого молодого человека. Я узнаю его тотчас же, едва он выходит из темного коридора, – ибо с тех пор, как мы встретились впервые, мне не раз невольно вспоминалось его лицо, – и в моей памяти всплывает наш короткий разговор у заведения мистера Чжоу Ли. Его яркую внешность нелегко забыть.

Мэнган, который отвел Шарлотту в ту часть студии, где больше окон, кричит:

– Брэм, заходи! И познакомься с этими божественными девушками. Я намерен изваять их обеих, хотя темненькая – ее зовут Лилит Монтгомери – и не желает, чтобы я создал ее портрет.

По крайней мере, он достаточно хорошо воспитан, чтобы выглядеть смущенным из-за того, что меня представили ему в столь бесцеремонной манере. Хотя вполне возможно, что он сконфужен потому, что ему известно: я знаю – он посещает опиумный притон.

– Очень рад с вами познакомиться, – несколько натянуто произносит он с неловким кивком, немного не дотягивающим до поклона, потом, видимо, передумав, протягивает мне руку. Становится ясно: он так же плохо ориентируется в фантасмагорических нравах, царящих в доме человека искусства, как и мы с Шарлоттой. Я пожимаю его руку.

– Мы с вами уже встречались, – говорю я. – Или вы забыли?

– Я был бы слепцом или глупцом, если бы смог вас забыть, – замечает он, потом добавляет: – Но в тот раз нас не представили друг другу.

– Едва ли там было подходящее место для соблюдения условностей.

– А вы хорошо его знаете?

Я пытаюсь не показать неловкости, которую у меня вызывает вопрос.

– Да, поневоле. Время от времени мне приходится являться туда, чтобы забрать… члена моей семьи, который…

– Понятно, – перебивает меня Брэм. – Мне очень жаль.

– Вам жаль, что мой родственник курит опиум, или же вы сожалеете, что я не разделяю вашего пристрастия к столь гибельной забаве?

Он вздрагивает, словно от удара. Глядя на Мэнгана и слегка понизив голос, он говорит:

– Есть люди, которые время от времени поддаются слабости. Возможно, с нашей стороны жестоко их осуждать.

– В самом деле. – Я отказываюсь согласиться с его аргументом. – Однако если, видя своего друга в таком состоянии, вы его еще и поощряете…

– Я его поощряю?

– Неужели вы никогда не задумывались над тем, что человеку, уже питающему склонность к этому вредоносному зелью, вероятно, было бы легче удержаться от очередного похода в курильню, если бы те, с кем он водит дружбу, воздерживались также? – Хотя мне и известно, что Мэнган курит опиум нечасто, намного реже, чем напивается допьяна, я не могу оставить эту тему просто так. Мне больно думать, что этот молодой человек, кажущийся воспитанным и умным, может считать заведение мистера Чжоу Ли таким местом, которое можно посещать просто так. Пусть упрекать его в этом с моей стороны жестоко, пусть это проявление нетерпимости и даже вздорности, но я просто не могу молчать. Но почему? Какое мне дело до того, что этот человек, которого я совсем не знаю, делает, думает или чувствует?