– А он, то есть Брэм, часто вам помогает? Ну, помыть собаку и… все такое прочее?

– О, Брэм такая душка. Человека приятнее его не сыскать. Я знаю, вид у парня очень байронический, и у него и впрямь есть склонность временами уходить в себя, если он слишком долго остается один, но мы стараемся не давать ему киснуть в одиночестве. – Она смеется. – Собственно, в этом плане у обитателей нашего дома просто нет выбора. Брэм живет у нас только несколько недель, но он прекрасно ладит со всеми. А дети его просто обожают. – Она качает головой. – Знаете, не успел он появиться в Лондоне, как я отправила его спасать Мэнгана из когтей ужасного Чжоу Ли. Хотя откуда вам знать, о ком я говорю. Винсент, если ты еще раз попытаешься укусить брата, я тебя накажу. – Она проходит дальше, таща за собой упирающихся подопечных, и, уже стоя в дверях, добавляет через плечо: – Он очень, очень милый и такой талантливый художник. В наше время редко встретишь таких, как он.

Брэм со все возрастающим разочарованием вглядывается в стоящий на его мольберте портрет. Он работает над ним уже несколько дней. Следуя совету Мэнгана, он немало побродил со своим альбомом по улицам Лондона, ища вдохновения и делая зарисовки то одной сценки, то другой: люди, делающие покупки на Оксфорд-стрит, перевернувшаяся тележка с молоком, цветочный киоск, Темза в сумерках. Все эти образы казались интересными и представляли собой хороший материал для работы, однако ни один из них его по-настоящему не взволновал. Он уговорил уличного торговца жареными каштанами прийти к нему в студию и позировать, надеясь, что, если он будет писать с натуры вместо того, чтобы работать с набросками, получившийся результат удовлетворит его больше. Натурщик позировал терпеливо и только один раз заметил, что поскольку он одет в плотную куртку, а на руках у него по-прежнему митенки, сидеть в студии под крышей ему жарко.

Тогда Брэм был более или менее удовлетворен вышедшим из-под его кисти портретом, но сейчас, несколько дней спустя, он видит, что с картиной все же что-то не так.

Я сумел неплохо ухватить сходство и убедительно передать оттенок кожи. Композиция тоже недурна. Вполне профессионально выполнен и рисунок. Собственно говоря, с технической точки зрения с картиной все в порядке, она просто… неинтересна. Неинтересна, пресна и безжизненна. В ней нет изюминки. Искры жизни. Где в этих чертах характер? Где красота? Нет, я не могу показать это Мэнгану.

Перед его мысленным взором вдруг встает прекрасное выразительное лицо Лилит. Радость, которую он испытал, вновь увидев ее, узнав ее имя и уверившись, что она для него не потеряна, несколько померкла из-за того, как она себя с ним повела. Он вспоминает, как она говорила с ним, как вынесла ему приговор, и его снова охватывает досада. Она с готовностью заклеймила его как субъекта, достойного презрения, притом почти без доказательств.

Однако разве я тоже не составил свое мнение о ней сразу? И за ее словами чувствовалась боль. Что-то личное, какое-то горе.

Она сказала, что услугами мистера Чжоу Ли пользуется ее родственник. Можно себе представить, как тяжело, должно быть, для нее – для такой женщины, как она, – быть вынужденной являться в этот притон. То, что она взвалила на себя эту миссию, говорит о том, что у нее есть характер. Она казалась великолепной в своем плаще с капюшоном – высокая, элегантная. Луч света в сумрачном жестоком мирке Блюгейт Филдз. Когда Мэнган представил его ей в своей студии, он почувствовал себя неловким, неуклюжим. Смущенным оттого, что она находится так близко. От нее исходила какая-то непонятная мистическая сила, которую трудно было бы не заметить. Позднее в тот же день за чаем без сахара, поскольку последний сахар съели дети, подсластив им горькие апельсины, купленные на распродаже остатков на рынке на Брюэр-стрит, Джейн рассказала ему о ней. Оказывается, она дочь герцога, рожденная в одной из богатейших семей столицы.

Какой смысл Брэму из Йоркшира забивать себе голову мыслями об аристократке?

Он знает, как это бывает. Он слыхал, что светским дамам нравится забавляться, общаясь с художниками, о которых говорят в их кругу. И эти художники редко бывают слишком гордыми, чтобы не принимать от них заказы. Когда ты беден, принципы теряют свое значение. А если ты голоден, они становятся не важны совсем. Мэнган ничем не отличается от других людей искусства, которые бывают вынуждены прогибаться, чтобы потрафить капризу клиента. Родители Шарлотты Пилкингтон-Эдамс щедро заплатят ему за созданную им скульптуру. А Брэм постарается написать ее портрет в надежде, что они приобретут также и его. Молодая женщина немного понаслаждается ролью музы, а потом развлечение закончится. Возможно, леди Лилит будет сопровождать ее, хотя бы затем, чтобы удостовериться: никто не попытается втянуть подругу в употребление опиума. Она, несомненно, будет учтива и проявит некоторый интерес к процессам ваяния скульптуры и написания портрета. Но затем работа художника завершится, и знакомству придет конец.

И после этого наши пути вряд ли когда-нибудь пересекутся.

От этой мысли у него вдруг сжимается сердце, и он тут же досадует на свою глупость. Схватив тряпку, он смачивает ее скипидаром, потом мгновение колеблется, поднеся ее к холсту. Резкий запах приводит его в чувство. С нарастающим раздражением он трет тряпкой холст, с каким-то извращенным удовлетворением наблюдая, как образ торговца каштанами размывается, цвета сливаются, фигуры теряют свою четкость, и картина, вид которой так его угнетал, стирается и исчезает.

* * *

Жара спадает, и на смену лету тихо приходит осень. Я чувствую, как моя скорбь по отцу также претерпевает незаметные изменения. Отказ поверить в его смерть, оцепенение первых дней после того, как я его похоронила, мучительная боль, терзающая изнутри, пока я пытаюсь приспособиться к жизни без него, – все эти этапы я прошла за такой короткий промежуток времени, что могу ясно увидеть их, только оглядываясь назад. Теперь, через несколько месяцев после его смерти и после стольких перемен, мое горе превратилось в глубоко запрятанную, но постоянную печаль, которая беспрестанно вторгается в мои мысли. Эта тоска утомляет меня.

Каково же тогда моей бедной маме? Я молода и смотрю в будущее, а ею теперь движут только мысли о прошлом. И в отличие от меня она не может находить утешение в сознании того, что отец по-прежнему остается рядом.

Я храню в памяти те короткие моменты, которые мне удалось провести с духом отца. Много лет назад мне объяснили, какой путь из мира живых душа проходит после смерти, и я знаю, что общение с духом, ушедшим в Царство Ночи, проходит легче всего в течение нескольких первых драгоценных недель. Потом мало-помалу притяжение нематериального мира усиливается, и общаться с усопшим становится все труднее. Связь с ним становится все неустойчивее, все слабее.

По привычке, когда все в доме ложатся спать, я бесшумно спускаюсь по деревянной лестнице и выхожу в сад. Прохладная ночь действует на меня успокаивающе. Поверх ночной рубашки и халата на мои плечи накинута мягкая шерстяная шаль, на ногах у меня тапочки из красной парчи, а волосы заплетены в тяжелую косу, лежащую на спине. Ночной воздух так свеж, что, пожалуй, к утру ударит первый осенний мороз и растения и траву украсит иней. После такого долгого душного лета, проведенного в городе, я рада этой перемене погоды. Я прохожу по дорожке мимо теперь уже облетевшей магнолии и усаживаюсь на скамейку в маленьком дворике перед летним павильоном. Из-за стен, окружающих сад, слышатся звуки спящего Лондона. Вот по площади проезжает экипаж, потом стук колес и цокот копыт везущей его резвой лошадки удаляется на восток и постепенно затихает. Откуда-то доносится приглушенный лай собаки. Из открытого окна верхнего этажа соседнего особняка слышатся плач младенца и звуки колыбельной. Я часто так сижу в ночной тиши, наслаждаясь покоем, чувствуя, как темнота унимает мои тревоги и помогает моему сознанию раскрыться и воспарить, словно во сне, но наяву. Отец показал мне, что темноты не надо бояться. Людей пугает не она сама, а то, что, как им кажется, она скрывает. Я же знаю, что темнота населена душами умерших, легко перемещающимися между этим миром и миром потусторонним либо по своей собственно воле, либо потому, что их призвал некромант. Хотя обыкновенно я чувствую себя комфортно, призывая духов и говоря с ними, сегодня я опасаюсь это делать. С тех пор как Темный дух начал вторгаться в мое сознание и подслушивать мои мысли, мне не хочется делать ничего, что могло бы вновь его разбудить. Если он слушает меня так часто, если он большую часть времени тут как тут, надо думать, что мое общение с другими обитателями Царства Ночи спровоцирует его на новое вторжение в мои мысли.