В мешочке Чарльза все еще оставалось шесть монет, но он уже успел заработать достаточно денег, чтобы выкупить из ломбарда часы капитана Малахи. Правда, отдать ему пришлось в два раза больше, чем он получил, когда закладывал их, что было неприятно. Но в то же время это стало для него уроком, который он запомнит на всю жизнь.

Чарльз направил епископу миссии Южной методистской церкви письмо, состоящее всего из одной строчки, где сообщил о своей отставке и подписался: «Чарльз Сун». Он намеренно изменил фамилию. Во-первых, теперь она звучала более по-китайски, а во-вторых, соответствовала его грандиозным, поистине династическим планам. Еще бы: Мин, Цин, Сун![9]

В самом начале улицы Кипящего ключа Чарльз арендовал четыре комнаты и разместил в них Цзу Жун Цзы и его пишущую братию. Теперь их было уже шестеро. Он в неограниченном количестве обеспечивал их вином и едой, но за это каждый был обязан писать для него по две статьи ежедневно, и ни строчкой меньше.

После выхода в свет седьмого номера «Хроник Мира Цветов» Чарльз нанял толстого японца-печатника, а вскоре сделал его своим партнером. Уже через два месяца эти двое издавали три еженедельных журнала, посвященных жизни «ночных бабочек».

Чарльз купил большой дом во Французской концессии и приступил к поискам жены, обещавшим стать долгими и непростыми. Для начала было необходимо найти опытную сваху.

Не останавливаясь на достигнутом, Чарльз постоянно расширял свою империю и сферу деятельности. Он перевел отрывки из Библии, напечатал их и с огромной выгодой продал различным евангелистским общинам Шанхая. Потом перевел с английского и издал несколько произведений классической литературы, которые тоже разошлись в мгновенье ока. Но главной золотой жилой для него по-прежнему оставался ночной мир. В конце третьего года карьеры издателя в мозгу Чарльза родилась гениальная мысль: проводить регулярные конкурсы среди «ночных бабочек» и определять лучшую куртизанку. Чтобы все было честно, победительница определялась по числу проголосовавших за нее читателей. Конкурс проводился дважды в год, и победительницам посвящались целые выпуски журнала. Тиражи росли, запросы на свежие номера еженедельных изданий Чарльза приходили из Нанкина, Кантона, Пекина и даже Сан-Франциско. Письма, в которых читатели превозносили достоинства различных куртизанок, текли рекой.

Конкурсы куртизанок явились, по сути, первой демократической процедурой за всю историю Поднебесной империи, и это, насколько было известно Чарльзу, вовсе не радовало правящую маньчжурскую династию. Но сами куртизанки откликались с большим энтузиазмом на то, что фактически являлось для них бесплатной рекламой. Многие из победительниц удачно вышли замуж за состоятельных мужчин. Журналы подробно писали об их свадьбах, рождении у них детей, а нередко — и об их вынужденном возвращении в мир «ночных бабочек». К 1897 году Чарльз Соон, он же Сун, — бывший бостонский мальчишка, убиравший грязную посуду в жалкой харчевне, прилежный семинарист и неудавшийся миссионер — стал одним из самых богатых китайцев Шанхая и убежденным противником маньчжурской династии.

* * *

Цзян, внимательно следившая за взлетом Чарльза Суна, думала: «Ну вот, еще один Человек с Книгой. Человек, которому нужна жена».

Глава шестнадцатая ВЫБОР ЦЗЯН Декабрь 1897 года

Цзян знала: приближается момент, когда она должна будет сделать окончательный выбор между двумя дочерьми — Инь Бао и Май Бао. Хотя Цзян по-прежнему ощущала себя сильной, словно самка дракона, когда она в последний раз вызвала своего доктора, старик обнаружил у нее на спине целую россыпь кровянистых волдырей. Затрудненное дыхание и кашель также не сулили долголетия. Но все это не сильно волновало Цзян. Она не намеревалась жить вечно. Зато у нее было обязательство — предоставить в распоряжение Договора Бивня одну из дочерей, и она никак не могла решить, какой же из двух младшеньких отдать эту роль.

— Сядьте, — велела она.

Инь Бао, двигаясь с удивительной грацией и быстротой, невзирая на перебинтованные ступни, проворно скользнула в обитое парчой любимое кресло матери и скрестила почти полностью обнаженные ноги.

— Я постою, мама, — качнула головой средняя дочь, Май Бао.

— Как хочешь, — сказала Цзян и провела рукой по шелковой картине, висевшей на стене возле окна.

На ней была изображена типичная деревенская сценка эпохи Мин: полузамерзшее горное озеро и крестьяне, бегущие к своим садкам с угрями. Сбоку, на фоне белого от снега склона, зловеще полыхало ярко-красное зарево. Хотя Цзян этого не знала, на картине был изображен тот самый день, когда умер Первый император. События, произошедшие тогда на Священной горе, проникли в самую душу культуры народа черноволосых. Но даже если бы Цзян это было известно, она не сумела бы полюбить эту картину больше, чем любила теперь. Полотно подарил ей человек, ставший отцом Инь Бао, — возможно, единственный мужчина, которого Цзян любила.

Цзян отвернулась к окну. Из глубины стекла на нее смотрели отражения двух дочерей, и она стала рассматривать их. И та и другая ублажали мужчин — точно так же, как на протяжении многих лет делала она сама, но при этом — совершенно иначе и иными способами. Младшая была современной, как сам Шанхай. Она не взяла себе за труд научиться классическим танцам, искусству сказительства и даже не умела играть на эрху. Как-то раз в разговоре с матерью Инь Бао выразила формулу, которой руководствовалась в жизни. Формула была простой и приземленной: «Наряжаться и кривляться имеет смысл только в том случае, если это привлекает новых клиентов. Но главное развлечение, которое мы предлагаем мужчинам, это секс, мама, а не всякие древние ужимки. Секс за деньги, а в моем случае — очень хороший секс за очень большие деньги».

Инь Бао ценила себя высоко и спала лишь с мужчинами, способными заплатить за ее услуги ту непомерную цену, которую она запрашивала. А в течение ночи она частенько успевала обслужить нескольких клиентов. Несмотря на то что Инь Бао не соглашалась принимать участие в конкурсах «ночных бабочек», которые проводились журналами Чарльза Суна, она пользовалась популярностью в прессе. Мужчины, воспевая ее красоту, сочиняли стихи, которые присылали в журналы, а те их охотно печатали. Многие воздыхатели проделывали долгий путь до Шанхая лишь для того, чтобы взглянуть на Инь Бао хоть одним глазком. Она была популярнее знаменитых оперных певцов, а по городу передвигалась в открытом экипаже, запряженном парой белых жеребцов. Когда на ее пути оказывались куртизанки классом ниже, она кричала на них и требовала освободить дорогу. Именно она в одной из таких уличных стычек назвала свою товарку «жопомордой сукой» и таким образом, сама того не ведая, вдохновила Чарльза Суна на карьеру издателя.

Инь Бао одевалась только в эксклюзивные платья. Она с искренним удовольствием перевоплощалась в персонажей романа «Сон в красном тереме». Ей нравилось наряжаться в изысканные исторические костюмы, сшитые ее старшей сестрой. Она исполняла для своих клиентов много женских ролей, включая роль госпожи Чао, влиятельной наложницы, которая находится в «добрых отношениях» с монахиней Мяоюй. Порой Инь Бао одновременно исполняла две эти роли — специально для тех глупых мужчин, которые полагали, что одна женщина не сможет удовлетворить их похоть. Но самой любимой у нее была роль Ся Цзиньгуй — красивой, но коварной дочери купца, поставщика императорского дворца. Ся Цзиньгуй — настоящая мегера. Она терроризирует Сянлин, вынашивает планы отравить ее, но в результате сама умирает от отравления. Необычайное сексуальное мастерство Инь Бао позволяло ей выстраивать сцену так, что ее «смерть» от принятого по ошибке яда совпадала с тем моментом, когда у клиента наступал оргазм.