мысль — что бы он ни начал предлагать, вряд ли это что-то стоящее. Ему сейчас позарез нужны деньги, поэтому он и крутится как может, идя на любые ухищрения.

И тут Лью заговорил про возможность срезать путь. Конечно, звучит как полный бред — срезать путь в ралли, где ты сам прокладываешь кратчайший маршрут от одной контрольной дуги к другой. Но скоро какая-то часть меня начинает понимать: доля правды в его болтовне есть, пусть и в теории.

Между тем сижу и думаю — почему глядя на него мне в голову приходит образ пирата? На морского волка он явно не тянет: прилично одет, без щетины, опрятен. Синий пиджак поверх битловки сидит идеально, и это не то, что представляется при мысли о карибских злодеях. Возможно что-то такое есть в его чертах лица или мимике — хитрые глаза то и дело бегают, словно в поисках легкой наживы. А голос такой же низкий, как у какого-нибудь капитана Дрейка или Моргана. Хотя откуда мне знать, какие у них были голоса? Видимо, я совсем пьян.

Погрузившись в размышления, я и не заметил, как Лью целиком перешел на термины вроде «горизонт событий» и «тензор энергии-импульса». В какой-то момент начинает казаться, будто он типичный технарь-физик. Но скоро приходит понимание, что он оперирует чуждыми ему материями, плавая в матчасти на уровне дилетанта. Я еще подумал: если старик сложит листок бумаги пополам и продырявит его карандашом, я ткну этим самым карандашом ему в глаз.

Вскоре короткая лекция про мосты Морриса-Торна подходит к концу, и я озвучиваю мучивший меня все это время вопрос:

— И на черта ты мне об этом рассказываешь?

Лью опрокидывает в себя остаток красной жижи, ставит стакан на стол.

— Хочу долю от выигрыша.

Удивленно смотрю на него, пытаясь понять, почему он решил развести именно меня. Да еще и с такой идеей, которая в трезвом виде мало кому пришла бы на ум: якобы в пустыне есть штуковина вроде червоточины, и проскочив через нее, можно сэкономить немного времени. Бред, конечно. Но мне другое интересно…

— А почему я? Сейчас в ралли участвуют все, кому не лень, и у кого есть корыто, способное котиться.

Он достает из шкафчика бутыль томатного сока и делает себе вторую порцию, используя вместо текилы водку (в этом и есть основное отличие «Мари» от «Мэри»). Потом заводит тираду, мол, не стоит называть машины корытами, ибо они все чувствуют, и уж наверняка у каждой из них есть душа, в отличие от нас людей. Бывший гонщик, короче.

— Нет, серьезно, индеец Джо, — прерываю его на полуслове, пока он не упомянул про психопата, у которого поцарапанный Лянча Стратос «начал кровоточить», — есть хорошие, куда более опытные пилоты, а не новички вроде меня. С чего мне такие привилегии?

— Хорошие пилоты в этой дыре не задерживаются, — делает глоток и начинает шарить по карманам. Я бы решил, что он ищет спички, если бы не строжайший запрет любого курева, — а из новичков, кроме тебя, за рулем решили попробовать себя только пару человек…

— Ник Флетчер, Луи «Пикассо» и братья… как их? которые по науке здесь зависли?

Делает еще глоток, хмурясь и нервно сдавливая стакан. Видимо, потому что так и не смог найти, что искал. В таком состоянии он кажется еще старше своих пятидесяти. Или может все дело в освещении, которое делает его морщины неестественно глубокими, а лицо сухим и выжатым как лимон.

— Химики не такие уж новички: Рон даже однажды выиграл. — Он проводит ладонью по локтю, струшивая арахисовую шелуху. Затем достает из-под стола тряпку. — Но они не хотят домой. Им по кайфу жить в Оазисе — они здесь самые крутые умники. А прилетят на Землю и кто они там? Парочка посредственных пи-эйч-ди, знания которых отстают лет на сорок. Сейчас уже и степени такой нет, а они все крутят своими корочками.

Тянет на смех от того, как он путается в показаниях. Аферист из него так себе.

— А говоришь, хорошие пилоты здесь не задерживаются.

Он швыряет тряпку в раковину, сбивая стаканы как кегли.

— Да какие они хорошие? Это было сто лет назад, еще до меридианской катастрофы… — Трет глаза, приподняв очки, и добавляет. — Короче, не хочу с химиками иметь дело, вот что. Насолили они мне как-то. Нахлоридили натрия.

Наркота, думаю. Все ясно. А я еще ломал голову, почему он постоянно в стеклах, словно Микки Нокс. Наверняка у него глаза красные, «как охваченные пожаром джунгли», от паленых капель.

«Ви-зи». Бич доброй половины марсиан. От злой. Пять граммов стоят, как пол цистерны элитного алкоголя, а эффект только первых пару раз. Потом капаешься только ради того, чтобы в край не ослепнуть. Типичная дурь.

Смотрю на мигающие лампы в плафонах, похожих на тарелки, и думаю: он и правда считает меня идиотом, или ему кто-то хорошенько прочистил мозги? Вопрос сам срывается с уст:

— А как ты узнал про это? И что это вообще за хрень?

Лью достает из-под стойки заветный пузырек, который все это время искал, и который видимо нашелся, когда он брал тряпку. Затем снимает очки и набирает в пипетку пару капель.

— Так ты в деле или как? — Закапывает глаза и постепенно меняется в лице, будто начинает трезветь и даже, я бы сказал — молодеть.

— Сначала расскажи, откуда у тебя такие познания в области физики. — Ставлю пустой стакан на стол и замечаю, как стали набухать вены на его руках.

Он наклоняется вперед, и на меня начинают смотреть два полупрозрачных отражения плафонов. От игры теней его лицо становится похожим на череп андроида со светящимися глазными оливками.

— Братец проболтался, марсианский грунт ему пухом. Прямо перед катастрофой, словно чувствовал. Говорил, что там какая-то экспериментальная установка под грунтом, типа коллайдера, которая излучает неведомое поле. Короче, не знаю, оно вроде постоянно работает и становится «отрицательным» только тогда, когда в него попадает летящий на всех парах объект. Чем меньше масса, тем выше должна быть скорость. В «отрицательном» ничто «положительное», естественно, существовать не может. Потому объект и выталкивается с противоположной стороны поля, как пузырь воздуха из воды. Это