он как буйвол, и поворачивался как буйвол, и даже сопел как буйвол. Иначе и не скажешь. Он был настоящий буйвол.

Кроме того, человеком он был не очень хорошим.

Когда-то Хавиленд был своим парнем, но никто этого уже не помнил, кроме самого Хавиленда. Было время, когда он часами мог беседовать с заключенными, ни разу не пустив в ход руки. Когда-то Хавиленд не позволял себе произнести ни звука. Когда-то он был тактичным полицейским.

Но однажды ему здорово не повезло.

Случилось так, что однажды, возвращаясь со службы домой, Хавиленд попытался прекратить какую-то уличную драку. Это было как раз в то время, когда он был таким полицейским, который считал себя на службе все двадцать четыре часа в сутки. Как потом оказалось, это была обычная уличная драка, более или менее дружеская форма выяснения отношений, в которой едва ли пахло самодельным оружием.

Хавиленд вмешался и очень вежливо попросил прекратить свалку, вынул револьвер и несколько раз выстрелил в воздух. Но тут, каким-то образом один из хулиганов ударил Хавиленда по правому запястью куском оловянной трубы. Револьвер вылетел из его руки, а потом случилось самое худшее.

Хулиганы, уже переставшие колотить друг друга по башкам, вдруг сообразили, что гораздо веселее было бы поиграть головой полицейского. Они набросились иа него, безоружного, затащили на аллею и с особым остервенением начали его дубасить.

Парень с оловянной трубой переломил руку Хавиленду в четырех местах.

Боль при множественном переломе сама по себе едва терпима, но еще невыносимее она становилась оттого, что из-за неправильного срастания кость приходится повторно ломать и снова вправлять обломки.

Какое-то время Хавиленд даже сомневался, сможет ли он вернуться к своей работе, где требуется физическая сила. Он только что получил звание детектива третьего разряда, поэтому такая перспектива была ему особенно неприятна. Но рука зажила, как у всех, и он вышел из этой передряги почти таким же, каким попал в нее. За исключением того, что его характер несколько изменился.

Существует старинная примета, что одному приходится расплачиваться за всю компанию. Так парень с оловянной трубой определенно расплатился за всю компанию, если не за весь город. Теперь Хавиленд кое-чему научился. Он стал полисменом-буйволом. Больше уже он не будет сентиментальничать.

В заповеди Хавиленда предусматривался только один способ слома сопротивления заключенного. Забыть слова «сбить с ног», а только сосредоточиться на том, чтобы «бить противника до конца».

Немногим заключенным нравился Хавиленд.

Также немногим и полицейским нравился он.

Не знаю, нравился ли Хавиленд самому себе.

— Жарища, — сказал он Карелле, — это все, о чем можно думать.

— Мои мозги так же истекают потом, как и сам я, — ответил Карелла.

— Если я скажу тебе, что как раз в этот момент ты сидишь на льдине посредине Северного Ледовитого океана, ты почувствуешь, как тебе становится прохладнее.

— Что-то я не чувствую, что мне прохладнее, — ответил Карелла.

— Это потому, что ты болван, — ответил Хавиленд крича. Хавиленд всегда кричал. Когда он говорил шепотом, то все равно кричал. — Ты просто не хочешь, чтобы тебе было прохладнее. Тебе хочется испытывать жару. Это заставляет тебя думать, что ты работаешь.

— Я и так работаю.

— А я иду домой, — резко выкрикнул Хавиленд.

Карелла посмотрел на часы. Было десять часов пятнадцать минут.

— Ав чем дело? — заорал Хавиленд.

— Ни в чем.

— Это потому ты так кисло выглядишь, что уже четверть одиннадцатого? — проревел Хавиленд.

— Вовсе я не выгляжу кисло.

— Ну, мне наплевать, как ты выглядишь, — ревел Хавиленд. — Я иду домой.

— Ну и иди. А я подожду, когда меня сменят.

— Что-то не нравится мне, как ты это сказал, — ответил Хавиленд.

— Почему?

— Этим ты хочешь сказать, что я будто бы не жду своей смены.

Карелла пожал плечами и беспечно ответил:

— Поступай, как подскажет твоя совесть, браток.

— А ты знаешь, сколько уже я на дежурстве?

— Сколько?

— Тридцать шесть часов, — ответил Хавиленд. — Так хочется спать, что, кажется, заполз бы в какую-нибудь сточную канаву н не проснулся бы до самого рождества.

— Ты же загрязнишь наше водоснабжение, — ответил Карелла.

— Ну как хочешь! — орал Хавиленд. Он сделал прощальный жест рукой и уже уходил, когда Карелла окликнул его:

— Эй!

— Ну?

— Смотри, чтоб тебя там не убили.

— Как хочешь, — снова ответил Хавиленд и вышел.

Мужчина оделся тихо и быстро. Он надел черные брюки, чистую белую рубашку и галстук в черно-золотую полоску. Натянул темно-синие носки и нагнулся за туфлями. Каблуки на них имели фирменное клеймо «О’Салливан».

Он надел черный пиджак, подошел к туалетному столику и открыл верхний ящик. Иссиня-черный кольт сорок пятого калибра, несущий смерть, лежал на его носовых платках. Он вставил новую обойму и сунул его в карман пиджака.

Он прошел к двери раскачивающейся утиной походкой, открыл ее, уходя, окинул взглядом комнату, выключил свет и вышел в ночь.

Стива Кареллу в одиннадцать тридцать три сменил детектив по имени Хол Виллис. Карелла передал ему все, что на всякий случай могло потребоваться, затем вышел и стал спускаться.

— На свидание к девушке, Стив? — спросил дежурный.

— Да, — ответил Карелла.

— Хотелось бы стать таким же молодым, как ты, — сказал сержант.

— Ты еще сойдешь за молодого, — ответил Карелла. — Тебе не дашь и семидесяти.

Дежурный рассмеялся — Ни днем больше.

— Добрей ночи, — попрощался Карелла.

— Добрей.

Карелла вышел из здания и направился к своей машине, стоявшей за два квартала в зоне «Парковка запрещена».

Хэнк Буш покинул Управление полицейского участка в одиннадцать пятьдесят две, когда пришел его сменщик.

— Думал, уж ты никогда не придешь, — сказал он.

— Я тоже так думал.

— Что случилось?

— Просто очень жарко вести машину.

Буш поморщился, подошел к телефону и набрал свой домашний номер. Подождал несколько секунд. Телефон звонил на другом конце провода.

— Хэлло?

— Элис?

— Да. — Она помолчала. — Хэнк?

— Я еду домой, дорогая. Почему бы тебе не приготовить кофе-гляссе?

— Хорошо, сделаю.

— Там очень душно?

— Да. Может, по пути мороженого купишь?

— Хорошо.

— Нет, не обязательно. Нет. Сразу возвращайся домой. Кофе-гляссе будет.

— О’кей.

— До встречи.

— Да, дорогая.

Буш положил трубку и повернулся к сменщику, сказав —

— Наверное, ты и не отдохнул до девяти, негодник.

— Наверняка жара ему в голову ударила, — произнес детектив, ни к кому не обращаясь.

Буш усмехнулся, козырнул и вышел из здания.

Мужчина с кольтом притаился в тени.

Его рука вспотела от соприкосновения с шерстяной тканью кармана, под которой он все время нащупывал кольт сорок пятого калибра, лежащий там. Одетый в черное, он знал, что сливается с темнотой у входа в аллею, но, тем не менее, нервничал, испытывая некоторый страх. И