внутри обществ, проявляющийся в неравенстве в образовании, доходе и здоровье. В 2019 году, до начала пандемии COVID-19, в США, самой богатой стране мира, у афроамериканцев ожидаемая продолжительность жизни составляла 74,7 года, в то время как у белых американцев – 78,8 года; у афроамериканцев уровень младенческой смертности был 10,8 на 1000 рождений, у белых американцев – 4,6; среди афроамериканцев высшее образование к 25 годам имели 26,1 %, среди белых американцев – 41,1 %[180].

Тем не менее разрыв в уровне жизни между самыми богатыми и самыми бедными странами настолько велик, что миллионы мужчин и женщин рискуют жизнью в попытке добраться до развитого мира.

Несопоставимые факторы

При анализе этого неравенства на поверхности лежит тот факт, что доход на душу населения существенно выше в развитых странах, чем в развивающихся (рис. 14), что проявляется в более высоких расходах на образование, здравоохранение, питание и жилье.

Но почему граждане одних стран зарабатывают существенно больше, чем жители других? Частично разрыв в заработке является следствием разницы в производительности труда: за час работы в некоторых регионах мира производятся товары и услуги большей ценности, чем в других. Например, производительность труда в сельском хозяйстве очень сильно различается от страны к стране. В США производительность труда работника в сельском хозяйстве в 2018 году была примерно в 147 раз выше, чем в Эфиопии, в 90 раз выше, чем в Уганде, в 77 раз выше, чем в Кении, в 46 раз выше, чем в Индии, в 48 раз выше, чем в Боливии, в 22 раза выше, чем в Китае, и в 6 раз выше, чем в Бразилии[181]. Но опять же почему американский фермер собирает гораздо больший урожай, чем фермеры в Черной Африке, Юго-Восточной Азии и большей части Южной Америки?

Рис. 14. Доход на душу населения в долларах США, 2017 г.[182]

Ответ не должен вызывать у вас удивления: эта разница главным образом объясняется применяемыми в каждой из стран технологиями культивации почвы и сбора урожая, а также навыками, образованием и профессионализмом фермеров. Например, американские сельскохозяйственные работники применяют тракторы, грузовики и комбайны, в то время как земледельцы Черной Африки обходятся деревянным плугом, в который запрягают волов. Кроме того, у американских фермеров есть возможность пройти хорошую подготовку, они используют генетически модифицированные семена, новые удобрения, а также имеют доступ к технологиям рефрижераторных перевозок, что может быть неосуществимо или невыгодно в развивающемся мире.

Однако эта цепочка непосредственных причин не объясняет истоки неравенства. Вместо этого она приводит нас к более фундаментальному вопросу: почему процесс производства в некоторых странах выигрывает от притока более квалифицированных работников и продвинутых технологий?

Ржавые инструменты

В предпринимавшихся ранее попытках разобраться в механизме экономического роста, например в удостоенной Нобелевской премии модели Роберта Солоу, акцент делался на влиянии накопления физического капитала – плетеных корзин, грабель, тракторов и других машин – на процесс роста.

Допустим, супружеская пара фермеров собирает достаточно пшеницы, чтобы испечь несколько десятков буханок хлеба в неделю. Часть буханок супруги пускают в пищу своей семье, а остальные продают на деревенском рынке. Накопив достаточную сумму, они покупают новый плуг, увеличивая запасы физического капитала, свой урожай и, следовательно, количество буханок хлеба, которое могут испечь в неделю. Пока у пары не появятся новые дети, такое накопление капитала в силу появления плуга будет способствовать повышению дохода на душу члена семьи. Однако влияние накопления физического капитала ограничено законом убывающей предельной производительности: количество земель и доступного времени ограничено, и если первый плуг повысит выпуск продукции на пять буханок хлеба в неделю, то появление второго, возможно, даст лишь три дополнительных буханки, а при покупке пятого производительность, вероятно, и вовсе не возрастет.

Этот анализ позволяет сделать вывод, что лишь постоянное повышение эффективности плуга приведет к долгосрочному росту доходов этих сельских жителей. Кроме того, покупка нового трактора спровоцирует на бедной ферме более быстрый рост, чем на более развитой ферме аналогичного размера, поскольку на бедной ферме этот трактор, скорее всего, станет первым, а на богатой он может оказаться третьим или четвертым. Так относительно бедная ферма получит возможность развиваться быстрее, чем более богатая, и со временем разрыв в доходах между бедной и богатой фермами должен сократиться.

Рис. 15. Динамика дохода на душу населения в разных странах, 1850–2016 гг.[183]

Таким образом, модель роста, предложенная Солоу, показывает, что в отсутствие технического и научного прогресса экономический рост не может продолжаться бесконечно[184]. А кроме того, она позволяет предсказать, что со временем имущественное неравенство стран, которые различаются только изначальным уровнем дохода и запасами капитала, должно сократиться.

Представьте марафонский забег, в котором чем дальше бегуны удаляются от старта, тем тяжелее им дается каждый следующий шаг. Если первая группа бегунов начала забег на несколько минут раньше, чем вторая, не менее талантливая группа, то она будет опережать стартовавших позже, но разрыв между ними с каждым шагом будет сокращаться.

Точно так же, если говорить о странах, которые различаются только изначальным уровнем дохода на душу населения и основного капитала, более бедные экономики, начавшие забег позднее, должны постепенно приблизиться к более богатым экономикам, стартовавшим раньше, и таким образом разрыв в доходах этих стран должен в итоге сократиться.

И все же рисунок 15 показывает, что экономики развитых и развивающихся стран не сближаются. Наоборот, разрыв в уровне жизни между регионами за последние два столетия значительно увеличился.

Что же обусловило это великое расхождение? Какие силы мешают некоторым более бедным странам догнать более богатые? Во второй половине ХХ века политики предлагали программы, целью которых было повышение уровня жизни в развивающихся странах, исходя из представления, что технический прогресс и накопление физического и человеческого капитала стимулируют экономический рост. Однако неравенство между странами сохраняется, а потому можно предположить, что эти программы имели ограниченный эффект[185]. Слишком узкий акцент на наблюдаемых внешних факторах – проявленных диспропорциях, – а не на глубинных причинах, породивших их, не позволяет разработать такую политическую программу, которая помогла бы более бедным странам преодолеть менее заметные, но более устойчивые препятствия, возникающие у них на пути. Эти силы вполне могли создавать барьер, который препятствовал инвестициям, распространению образования и внедрению новых технологий, способствуя неравномерному развитию в мире. Именно эти глубинные причины и препятствия нам необходимо выявить, если мы хотим разгадать загадку неравенства и способствовать глобальному процветанию.

Торговля, колониализм и неравномерное развитие

Девятнадцатый век стал временем значительного роста международной торговли, который был вызван быстрой индустриализацией северо-запада Европы, стимулировался и подпитывался колониализмом и поощрялся снижением торговых барьеров и транспортных расходов. В 1800 году только 2 % мировой продукции продавались на международном рынке. К 1870 году эта