– А что еще делать? – спросила Юна.

– Надо осмотреться, а потом как–то наблюдать за окрестностями.

Под стеной сарая валялась приставная лестница, по ней мы забрались на чердак. Я обошел его, поглядывая в щели, и лег на гнилые доски возле пролома.

Когда мы доели все, что оставалось в котомке, Юна села у стены со стороны полей и Разлома, приникнув к щели, спросила:

– Разин – это первое имя или второе? Скорее второе. А как тебя звать?

– Егор, – сказал я.

Она помолчала.

– Странный ты человек, Егор. Иногда я тебя не понимаю… Ты будто не из этих мест.

– Ну да, – согласился я. – С юга.

– Нет–нет, я имею в виду… Будто вообще не из этих мест, а откуда–то совсем… издалека.

Я молчал. Юна, повернувшись ко мне, продолжала:

– Ведь я переговорщик. Меня учили понимать людей, следить за всеми их жестами, взглядами, как они держат голову, куда смотрят, когда отвечают тебе, каким голосом говорят. Все это важно, по этому можно понять, о чем на самом деле думает человек. Но с тобой я иногда ничего не понимаю… Нет, не иногда, а почти всегда. Не понимаю, о чем ты думаешь, чего хочешь. Откуда у тебя эта способность ходить по некрозу? Я только тогда, в поселке, по–настоящему поняла… ведь это невероятно! Карлик прав: тебя попытаются захватить все местные кланы, настоящая охота начнется… Как ты попал в то пятно, расскажи.

– Не знаю, – ответил я.

– Что? – удивилась она. – Почему не знаешь? Ты…

– Я не помню ничего, что происходило раньше, – сказал я. – Вернее, помню, что очнулся в каком–то месте под землей. Внутри того холма, накрытого пятном. Там был зал с железной площадкой. Ржавой. Стены, в потолке трещина. Я вылез через нее. Была ночь, я заснул на крыше какого–то барака, а когда утром вышел из пятна, увидел твой фургон и монахов на мотоциклах. Вот и все.

Юна изумленно глядела на меня:

– Это на самом деле так? Ты не помнишь ничего, что было раньше?

На секунду мне захотелось рассказать ей правду про то, что было на самом деле, – про свою жизнь до встречи с доктором Губертом, про войны, в которых я участвовал, про мой самолет, Казахстан, Киев, разговор с Губертом и генералом, эксперимент… Нет, бессмысленно. Слишком длинная история, слишком трудно Юне Гало будет понять и поверить в нее. И даже если она поверит – что это даст?

Поэтому я сказал:

– Почти ничего. Хотя я сразу вспомнил свое имя.

– А еще ты умеешь читать. И писать?

– И писать.

– Редкое умение в наше время. И драться, хотя это как раз умеют многие. Но ты дерешься необычно. Ты водишь машину. И знаешь про солнечные батареи… Теперь мне кажется, что… ведь ты соврал Чаку, про них ты тоже помнишь, а не вычитал в какой–то старой книге?

– Помню.

– И можешь ходить по некрозу.

– Да.

– Так кем же ты был, Егор Разин?

– Не знаю, – сказал я и сквозь пролом посмотрел на мерцающие в дожде огни Балашихи.

Юна, оттянув ворот, провела пальцами по основанию шеи над плечом.

– А почему ты спрашивал про мою татуировку? Ее ты тоже помнишь из прошлой жизни?

– Я помню такой рисунок: человек в шестерне. Может, это как–то связано с тем, кем я был раньше. Нет, не может – я уверен, что связано.

– Тогда тебе надо обязательно поговорить с моим отцом. Я устрою вашу встречу. Если… если только он… – Девушка замолчала.

– Что? – спросил я.

– Нет, ничего.

– Не говори никому того, что сейчас услышала от меня. И этому карлику тоже не говори. Я не доверяю ему. Не хочу, чтобы он знал…

Сквозь шум дождя донесся рокот мотора.

– Свет, – сказала Юна. – Это фара.

Перебравшись на ее сторону, я выглянул в щель. В темноте двигалось размытое белое пятно. Шум двигателя усилился, и оно стало ярче, но потом исчезло, когда машина повернула в сторону от сарая. По мокрой траве скользнули слабые отблески. Гул почти стих, потом зазвучал опять.

– Они нас ищут, – шепнул я.

– Но откуда они знают, что мы еще не в Балашихе?

– Может, уже побывали там? Хотя тогда им бы дали подмогу и здесь крутились бы несколько тачек.

Внизу раздался шорох, и я повернул хауду в сторону приставной лестницы. По ней влез мокрый с ног до головы Чак, держа в руке длинную кожаную куртку. Швырнув ее мне, карлик заговорил, поглаживая серьгу в ухе:

– Надень, чтоб внимания не привлекать, а то больно у тебя комбинезончик дивный, южанин. Я ее спер там у одного… Короче, я все разузнал. В городишке был переполох, потому что недавно из–под земли вылезли мутанты, которых уже три сезона как не видели. Местные–то в основном с чего живут? Одни в мастерских работают, делают узлы всякие для скважин нефтяникам, а другие на мутафагов охотятся. Здесь панцирников полно, охотники их пластины добывают, ну и жир. Его люберецким на удобрения продают или меняют, пластины – купцам, а те потом их оружейникам для доспехов везут… Ну вот, пошли две бригады охотников недавно за стаей панцирников – а тут откуда ни возьмись мутанты. Половину охотников поубивали, другая еле назад успела вернуться. Ворота заперли, стали на тварей сверху деготь горячий лить да стрелять в них. Те вроде ушли, но кто их разберет? Теперь народ внутри сидит, наружу носу не кажет. Так что в Балашихе… – Чак подергал серьгу. – Как бы сказать… обстановка настороженная. Но нас вроде пока не ищут, не заметил я ничего такого, так что можем ехать.

Я покачал головой.

– Ага, машине совсем каюк? – понял он. – Значит, пойдем. Когда этот жрец храмовый объявиться должен?

– К утру, наверное, – сказала Юна. – Или даже днем.

– Плохо, лучше бы он раньше пришел. Стало быть, так: я там местечко одно подыскал тихое, и до утра нам в нем надо будет сидеть. А дальше поглядим. Но только вы ж не забудьте оба… Ты, человече, мне про батареи все, что знаешь, расскажешь. А с тебя, девушка, два золотых рубля. Но только чтоб московской чеканки, натуральной, поняла? Значит, теперь спускаемся да идем скорее. Холодно и жрать охота.

Это казалось невозможным, но дождь еще усилился. Даже если бы сендер не сломался, дальше мы бы на нем не проехали – по улицам Балашихи неслись потоки воды, она клокотала в подворотнях и вокруг куч мусора, которым были забиты все канализационные люки, ходила волнами внутри развалин, взрываясь фонтанами брызг.

Хорошо, что до промзоны идти оказалось недалеко. Чак, как вскоре выяснилось, не ощущал никаких комплексов по поводу своего роста. Нимало не смущаясь, он велел мне посадить его на плечи и теперь вещал, болтая ногами:

– Вот если бы мы в Москве были, я б вас в кварталах у Ферзя спрятал. Там никто не найдет. А щас лучший способ у тех, кто вас ищет, прям под носом укрыться. Потому слухайте внимательно… Южанин, значит, я – твой слуга. А она – твоя женка молодая. – Тут Юна фыркнула, но карлик не обратил внимания. – Ты, стало быть, техник у нас классный, прибыл с Харькова, Южное братство тебя купило. Ну, в смысле перекупило у одного оружейного Цеха, чтоб ты здесь работал. Будешь якобы им технику всякую для вышек налаживать. Ты молчи, я говорить буду, но если спросят, выражай всяческое недовольство – мол, напали в пути на нас кетчеры, караван, с которым мы двигались, разорили, мы свалили на сендере, но он потом сломался. Критикуй, значит, Южное братство за то, что не обеспечило такому важному спецу, как ты, должную охрану в пути. Понял, южанин? Ты в оружии сечешь, сойдешь за умного. Только, я тебя прошу, не делай ты морду кирпичом! Расслабься хоть чуток, а то я вообще ни разу не видел, чтоб ты улыбнулся. Помни: ты – важная персона, вокруг тебя все плясать должны.