– Вполне резонно.

– Во всяком случае, довольно… э-э… откровенно, – саркастически усмехнулся Петтис, заметно содрогнувшись. – Э-э… рассказывать дальше? Вы выбили почву из-под моих ног.

– Конечно, рассказывайте, – любезно разрешил старший инспектор. – Мысли умного человека полицию тоже интересуют. Что вы еще допускаете?

Обдуманная это была шпилька или нет, но она имела результат, которого никто не ожидал. Петтис усмехнулся, взгляд его сделался бездумным, а лицо еще костлявее.

– Да, думаю, могут интересовать, – согласился он. – Даже те, которые могли бы возникнуть и у вас. Позвольте привести один пример. Вы или кто-то иной дал информацию об убийстве Гримо во все утренние газеты. Вы рассказали, какой осторожный был убийца и как благодаря его фокусу с исчезновением снег остался нетронутым. Он был уверен, что вечером пойдет снег, в соответствии с этим составил план и, подвергая себя риску, ждал, пока снег перестанет, чтоб осуществить свой план. Во всяком случае, он был уверен, что снег будет идти, или не так?

– Да, что-то похожее на это я говорил. Ну и что?

– А то, – спокойно продолжал Петтис, – что ничего такого он сделать не мог. Вам бы следовало помнить, что, согласно прогнозу погоды, снег вчера не предвиделся вообще.

– О, черт! – воскликнул доктор Фелл, стукнув кулаком по столу. – Отличная работа! Мне это и в голову не пришло, Хедли. Тогда совсем другое дело. Ведь это…

– Конечно, вы можете возражать, – расслабившись, проговорил Петтис и достал портсигар. – Можете сказать: если в соответствии с прогнозом снег не выпал, то он еще пойдет. В таком случае вы оказались бы тем, кто хитрость ставит в центр комедии. Я так далеко пойти не могу. Думаю, над прогнозом погоды, как и над телефонной службой, часто издеваются несправедливо. Вы мне не верите? Посмотрите вчерашние вечерние газеты и убедитесь сами.

Хедли выругался, а потом, усмехнувшись, сказал:

– Извините, я не хотел нас обидеть. Кажется, это меняет дело. Если преступник хотел совершить преступление независимо от того, будет идти снег или нет, то прогноз погоды он все же должен был учитывать. Впрочем, к этому мы еще вернемся, – добавил он, барабаня пальцами по столу. – А сейчас меня очень интересуют ваши соображения по этому поводу.

– Боюсь, что это все. Криминология – дело, которое больше касается Бернаби, чем меня. Я подумал только о том, нужно ли мне быть в калошах. – Петтис бросил насмешливый взгляд на свою одежду. – Привычка… А что касается того, кто подделал мой голос, то зачем потребовалось подделывать мой голос? Уверяю вас, я старый чудак и на роль Немезиды не подхожу. Я – единственный, у кого нет постоянных субботних привычек и потому, выходит, я не могу иметь алиби. Кто это мог быть? Хороший имитатор, который знал, как я разговариваю с нашими молодыми людьми.

– А что вы скажете о публике из заведения «Уорвик»? Кроме тех, кого мы знаем, там был еще кто-нибудь?

– О, да. Там было двое непостоянных посетителей. Ни одного из них я подозревать не могу. Старый Морнингтон работает в музее свыше пятидесяти лет. Его голос, надтреснутый тенор, для имитации моего не годится. Был еще Суэйл, но вчера вечером он, кажется, выступал по радио – рассказывал о жизни муравьев или что-то в этом роде, так что у него есть алиби…

– В котором часу он выступал?

– В девять сорок пять вечера или около этого, но поклясться в этом не могу. К тому же ни один из них никогда не бывал в доме Гримо… Что касается случайных посетителей? Возможно, кто-то, сидя в глубине комнаты, мог что-то услышать, но в разговор никто не вмешивался. – Петтис взял сигарету и, щелкнув, закрыл портсигар. – Самыми близкими друзьями Гримо были я и Бернаби. Я этого преступления не совершал, а Бернаби играл в карты.

– Вы уверены, что Бернаби играл в карты? – посмотрел на него Хедли.

– Нет, не уверен, – искренне признался Петтис. – Но думаю, что играл. Бернаби не дурак. Надо быть ослом, чтобы совершить убийство в тот вечер, когда твое отсутствие кто-нибудь заметит.

Эти слова произвели на старшего инспектора, видимо, большее впечатление чем все, сказанное Петтисом до сих пор. Сердито хмурясь, Хедли барабанил пальцами по поверхности стола. Доктор Фелл углубился в свои мысли, Петтис переводил взгляд с одного на другого.

– Дал ли я вам пищу для размышлений, джентльмены? – нарушил он молчание.

– Да, да. – Оживился Хедли. – Еще один вопрос. Вы знаете, что Бернаби нарисовал картину и доктор Гримо купил ее, чтобы защитить себя?

– Защитить себя? От чего?

– Мы об этом не знаем. Я надеялся, что это нам объясните вы, – бросил на него быстрый взгляд Хедли. – В семье Гримо, кажется, любят говорить загадками. Кстати, что вам известно о его семье?

– Ну, как вам сказать… – Петтис был, видимо, удивлен. – Розетта – очаровательная девушка, хотя я бы не сказал, что она склонна говорить загадками. Совсем наоборот. По моему мнению, она слишком современна. – Он наморщил лоб. – Жены Гримо я не знал, она умерла несколько лет назад. Но я не вижу…

– А что вы думаете о Дреймене?

– Среди всех моих знакомых старый Дреймен – последний, кого можно заподозрить. Он настолько простодушен, что кое-кто видит в этом скрытую дьявольскую хитрость. Извините, а с ним разговаривали? Если разговаривали, то у меня все.

– Тогда вернемся к Бернаби. Вы знаете, что вынудило его нарисовать ту картину, когда он ее нарисовал, и вообще что-нибудь о ней?

– Думаю, он написал ее года два назад. Помню, это было большое полотно, которое сразу бросалось в глаза в его мастерской. Он иногда пользовался им, как ширмой или перегородкой. Однажды я спросил, что на ней изображено. Он ответил: «Воображаемый пейзаж, которого я никогда не видел». По-французски картина называлась! «Dans I'Ombre des Montagnes du Sel»[14]или что-то в этом роде. – Петтис перестал постукивать незажженной сигаретой по портсигару и, немного подумав, добавил! – Помню, однажды Бернаби спросил! «Вам нравится картина? На Гримо она произвела чрезвычайно неприятное впечатление».

– Почему?

– Я не обратил на его слова особенного внимания, воспринял их как шутку или хвастовство. Бернаби говорил смеясь, а шутить он любит. Картина так долго собирала пыль в мастерской, что я даже удивился, когда а пятницу утром туда явился Гримо и купил ее, – Вы были там? – резко наклонившись вперед, опросил Хедли.

– В мастерской? Да. Уже не помню, зачем я зашел туда утром. А немного погодя заявился Гримо.

– Удрученный?

– Да. Хотя нет… Скорее взволнованный, – поправился Петтис, незаметно наблюдая за Хедли. – Когда он пришел, Гримо скороговоркой обратился к художнику! «Бернаби, где ваша картина с Соляными горами? Я хочу ее купить. Назовите цену». Удивленный Бернаби показал на картину и сказал: «Картина ваша. Если она вам нужна, забирайте ее». – «Нет, – ответил Гримо, – я хочу ее купить». Тогда Бернаби назвал смехотворно низкую сумму – десять шиллингов, – и Гримо, торжественно достав чековую книжку, написал чек на указанную сумму. Он объяснил, что в его кабинете есть место, куда картина как раз подойдет. Я нанял ему извозчика, чтобы отвезти картину…