Сделать?.. Лавочник прекрасно знает, что он ничего не может сделать. Раньше он пробовал звонить в полицию, но полиция не любит с этим возиться. Он знает, что он бессилен, и ему не остается ничего другого, как повернуться спиной к этому нахалу и прекратить бесполезный спор.

Проще расправляться с длинноволосыми юнцами, которые иногда развлекаются, катаясь по частновладельческой зоне на мопедах. Достаточно заикнуться о полиции, как они мигом исчезают. Им известно, что, если явится полиция, мопеды подвергнутся тщательному осмотру и тогда им несдобровать: у всех машины переделаны таким образом, чтобы можно было ездить с большей, чем положено, скоростью. Поэтому у длинноволосых нет желания встречаться с полицией, лучше уж найти другое место, где можно раскатывать на незаконных скоростных мопедах; но, чтобы не ронять своего достоинства, они на прощанье объясняют лавочнику, что он жмот и вредина, и бедный лавочник стоит, онемев, и размышляет о невоспитанности нынешней молодежи и о падении нравов.

К счастью, количество посторонних уменьшается по мере приближения осени. На дворе сыро и холодно, люди предпочитают сидеть в тепле и уюте перед своим телевизором, и мир опускается на территорию частных владений. Это, пожалуй, лучшее время в здешних краях, и лавочник с женой могут теперь без помех вкушать прелести дачного отдыха. К лавочнику вернулась его всегдашняя энергия, и он торопится сделать все дела, которые успели накопиться, он чинит и красит, он спиливает деревья, и тело его наливается здоровой усталостью, а по вечерам они не задергивают гардины, а сидят у окна и смотрят в темный сад. Телевизора у них здесь нет, и они без него не скучают, они наслаждаются тишиной и покоем и говорят друг другу, что в это время года здесь просто чудесно и когда они состарятся и продадут магазин, то будут жить на даче почти безвыездно.

Обычно они остаются здесь до понедельника и утром приезжают прямо в магазин, отдохнувшие, полные свежих сил и готовые вновь взвалить себе на плечи все труды и заботы будней. А лавочнику свежие силы очень даже кстати, ведь последнее время, что греха таить, дела у них, кажется, опять пошли под гору. Покупателей в лавке покамест больше, чем было до ремонта, но застой уже чувствуется, это факт, от которого никуда не уйдешь, да вдобавок многие покупатели завели скверную привычку набрасываться на товары дешевой распродажи, не покупая ничего другого. Но лавочник вовсе не этого добивался, когда вводил дешевую распродажу, жить-то ему на что-то надо, а так он много не наторгует. Ему теперь приходится очень сильно занижать цифру ожидаемой дневной выручки, если он хочет, чтобы итоговая сумма, как и раньше, оказывалась приятным сюрпризом, и в конце концов ему вообще надоедает играть в эту игру, он довольствуется тем, что трезво и деловито подбивает итоги дня. Выручка пока больше, чем была до ремонта, и, хотя значительную долю проданных продуктов составляют «приманные» товары, на которых он ничего не зарабатывает, концы с концами сводить можно. Но дело в том, что имеется некий вексель, срок которого скоро истекает, да и в банк ведь нужно вносить деньги, роковой день подступает все ближе, и все труднее становится убеждать себя в том, что найдется какой-нибудь выход.

Нелегко в таких обстоятельствах сохранить бодрость духа, и лавочник постепенно опять впадает в брюзгливое уныние. Он ворчит и лезет в бутылку из-за каждого пустяка, он без конца пререкается с женой, и нет уже той теплой доверительной атмосферы, какая была у них совсем недавно, а возможно, они действуют друг другу на нервы еще и потому, что вдвоем им в лавке нечего делать. В сущности, нет больше нужды в том, чтобы фру Могенсен каждый день приходила помогать, да у них и не было такого уговора, что она постоянно будет приходить, но фру Могенсен так обрадовалась, что она опять стала нужна, она уцепилась за работу в магазине и изо всех сил противится своему выдворению домой. Она старается не сидеть сложа руки, всегда находит себе какое-нибудь дело, но это лишь выводит лавочника из себя: ну что она все время без толку суетится. И тогда фру Могенсен усаживается и сидит, но она замечает, что муж ее точно так же выходит из себя, когда она ничего не делает, и немного погодя она опять встает и начинает хлопотливо сновать по лавке. Ясно, что так долго продолжаться не может, и однажды действительно разражается скандал, лавочник в запальчивости кричит на нее: чего ради она сюда ходит, только зря мельтешит перед глазами да ссоры затевает, смотрела бы лучше за домом, как раньше!

— Но ты же сам меня просил приходить тебе помогать, — обиженно возражает она.

— Когда это было нужно — да, но не вечно же, — говорит лавочник, — об этом вовсе не было речи.

— Значит, ты хочешь, чтобы я сидела дома? — спрашивает она.

— Мы же тут только и знаем, что друг о друга спотыкаемся, — говорит лавочник, — а домой приходишь — еда не готова, тоже хорошего мало.

— Ах вот оно что, — с горечью говорит она, — вот, оказывается, в чем дело.

Лавочник тотчас жалеет о сказанном и поспешно добавляет, что по пятницам и субботам она по-прежнему будет нужна, но слишком поздно, обиду уже не загладить. На следующий день фру Могенсен остается дома, а лавочник весь день один в магазине, и ему стыдно за свою вспыльчивость и неумение владеть собой. Он с грустью вспоминает, как они вместе работали, как хорошо им было вдвоем сидеть в задней комнатушке, болтая о будущем и о путешествиях; позвонить бы домой и позвать ее… Кажется, такая простая вещь, взять и позвонить, но это только кажется, лавочник не может, он несколько раз снимает трубку, но потом кладет ее обратно, так и не набрав свой домашний номер, и тогда он с горя выпивает пива, чтобы заглушить чувство одиночества и свою тоску по каким-то переменам, которые, видно, так никогда и не наступят.

А фру Могенсен — опять домашняя хозяйка всю неделю, кроме пятницы и субботы. Она поддерживает порядок в квартире, и горячая еда всегда на столе, когда ее муж приходит домой. Какое-то время она еще лелеет надежду, что он ей скажет, мол, теперь он понял, как ему плохо без нее в магазине, и попросит опять приходить помогать, но, увы, этого не происходит, он с ней почти не общается, он опять просиживает вечера напролет перед телевизором, и еле теплившаяся в душе фру Могенсен надежда гаснет.

И