теребил на деревьях остатки редких грачиных гнезд, все остальное война уже съела, сожрала вместе с черными опаленными стволами ясеней и лип, и нередко случалось — вместе с птицами.

Отряд АПК, в котором находился Вольт, пропустил через свои палатки артиллеристов — целую бригаду, правда, поредевшую после двухнедельных боев с 12-й танковой дивизией СС… Артиллеристы помывкой остались довольны.

Палатки разобрали, сложили в машины, шанцевый инструмент — в основном шайки, склепанные из прочного оцинкованного железа, — тоже, разные припасы, в том числе и средство борьбы с "фронтовыми подругами" — так же, и ждали команду отправляться, как на площадке отряда неожиданно появилась бабуля с коровой.

Бабуля как бабуля — морщинистая, улыбчивая, с добрыми васильковыми глазами, ну просто старушка из сказки, корова тоже была сказочная — золотисторыжая, с тяжелым разработанным выменем и такой же тяжелой добродушной мордой, украшенной романтичными фиолетовыми глазами и длинными дамскими ресницами.

И обращение у бабули к солдатам было соответствующим для ее возраста: "Сынки!"

— Сынки, вы ведь отсюда в Корешовку поедете? — Голос у бабули был молодой, очень мелодичный, с таким голосом только в консерватории работать — на вахте стоять или в столовой чего-нибудь делать. Да и в разведке она тоже могла трудиться, считалась бы особо ценным сотрудником: командир отряда Никанор Петрович только что распоряжение получил — чуть ли не от командования фронта — о дальнейшем передвижении, никто еще не знал об этом, а бабка уже владела строгой военной тайной, все знала.

Сержант Петриченко немедленно приподнял одну сердитую бровь.

— Ну, допустим, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, процедил он.

— Прихватите с собой мою коровку, ей в Корешов-ку надо… Не то по снегу она не пройдет, вымотается и сляжеть… А если подвезти коровку, то она еще много пользы людям принесеть…

Говорила бабуля так проникновенно и таким ласковым тоном, что Петриченко на глазах растерял начальственную спесь, размяк и, назвав Вольта "током высокого напряжения", велел, чтобы он помог поднять корову в кузов, в большой прожарочный шкаф, скорее походивший на городскую кухню, чем на камеру, в которой из вшей вытапливают сало… Для нужд армии, естественно, вытапливают, чтобы было чем смазывать истрепанные солдатские сапоги.

— Как зовут корову, бабунь? — спросил у старушки Вольт.

Та повернула к нему свое лучистое лицо и проговорила протяжно, нараспев:

— Звездочка.

У золотисто-рыжей, как солнышко, коровы (типично русская масть, такие рыжие удоистые коровы всегда водились в наших деревнях) на лбу красовалась белая, с идеально ровными лучами звездочка.

По трапу Звездочка легко взошла наверх, в кузов, в дверь шкафа-жаровни пропихнулась с трудом — комплекция у нее была больше размеров двери — и через двадцать минут отряд отправился в путь.

Улыбчивая старушка на прощание перекрестила кормилицу, потом трижды перекрестила караван машин:

— С Богом!

До деревни Корешовки добрались без приключений, хотя где-то совсем невысоко, за плотным облачным одеялом, в некоторых местах провисшим до самой земли, нудно гундосила "рама" — немецкий самолет-разведчик, и если бы "рама" разглядела в какую-нибудь прореху машины, обязательно стала бы плеваться бомбами и разрывными очередями. Тогда бы и людям, и корове, и всему чиненому-перечиненому автотранспорту пришлось бы несладко, но — пронесло: Бог не дал русских людей в обиду.

В Корешовке отряду предстояло переночевать и, может быть, даже попариться в баньке, что выпадало на долю солдат АПК нечасто… А пока надо было разгружаться.

Для постоя машинам был отведен колхозный двор, на удивление целый, поскольку сама деревня пострадала от фашистов серьезно, многие дома были сожжены, от некоторых остались вообще только печные остовы, похожие на обгорелые могильные памятники.

У поваленных ворот колхозного двора стояла девушка в сапогах и телогрейке, похожая на регулировщицу фронтовых дорог, — это ей бабуля велела передать корову.

Подойдя к машинам, девушка позвала негромко: "Звездочка, Звездочка", — и корова тут же отозвалась ей радостным ревом: узнала родную душу, ласкавшую ее, когда Звездочка была еще теленком.

От улыбки не удержался даже суровый сержант Петриченко.

— Чем быстрее разгрузимся, тем раньше спать ляжем, — подал командный голос лейтенант Никанор Петрович. — За дело!

— А баня? — спросил один из брянских парубков по фамилии Сидоров.

— Об этом поговорим потом.

Именно с этой отправной точки все и началось. Поначалу показалось, что Звездочка заупрямилась и из гнезда своего нагретого не хочет выходить, но дело было сложнее — корова просто не могла выбраться из шкафа прожарки, поскольку не умела двигаться задом.

И так ее пытались извлечь из камеры, и этак — дохлый номер, корову не сдвинули ни на сантиметр. Как ее научить ходьбе хвостом вперед, никто не знал, развернуть эту большую рыжую массу в тесном шкафу было невозможно, придумать что-то еще — тоже невозможно, как действовать дальше, не ведал ни один человек в отряде.

Долго крутились, со всех сторон пытались подлезть под корову — ничего из этого не получалось. Только зубы себе попортили. Выход был один, самый сложный из всех — разбирать прожарочный шкаф… А это матата такая, что только от одной мысли о ней начинала болеть не только голова, но и все остальное тоже: ноги, руки, желудок, печень и так далее.

Провозились до середины ночи, Звездочку в конце концов вызволили, отдали плачущей хозяйке и — одурелые, какие-то чумные от усталости — легли спать. Утром нужно было подниматься почти затемно, при первых рассветных лучах, чтобы успеть с починкой разоренного шкафа, уложиться в положенное время, иначе будет серьезное разбирательство и вместе с ним крупные неприятности, вплоть до штрафбата.

Бедная корова намаялась больше людей, всхлипывала жалобно, мычала, крутила тощим, плохо гнущимся хвостом, отгоняла от себя тех, кто пытался причинить ей боль, но без боли освободить ее было невозможно… Хорошо, хоть целая осталась, ноги не сложила пополам в неположенном месте, где-нибудь ниже коленей…

Машина пострадала больше — лишь колеса да рама с мотором остались от сложного агрегата, все остальное кучей холодного, лишенного жизни железа лежало на земле, теперь имущество это, похожее на обычный хлам, требовалось, как детский игрушечный конструктор-"самосборник", собрать и оживить.

В общем, услужили улыбчивой бабушке, поддержали старушенцию, выполнили ее "боевое задание", а сами… понятно было, где они находились сейчас сами.

Ночью Вольту снилась корова — вначале одна, потом много коров, целое стадо, все они были словно бы из чистой меди отлиты, общую масть имели — рыжезолотистую, теплую, около которой можно греться. Между коровами перемещалась старушка, похожая на пастуха женского пола, с кнутом в поднятой руке, появлялась то слева, то справа, то исчезала, словно бы ныряла в глубину стада, то возникала вновь… В