стоном приподнялось над сырым снеговым покровом, выдернуло вслед за собою обрывки корней, в воздухе, задрожав предсмертно, переломилось пополам, потом снова переломилось, падая, смяло несколько тощих больных сосенок, ветками смахнуло черный дым сгоревшей взрывчатки и с такой силой ударилось о землю, что пространство на несколько частей развалил долгий тягучий взрыв. Ну словно бы кому-то отрубили голову.

А может, это отошла в горние выси душа старого дерева, много повидавшего в своей жизни, — кто знает?

— Вперед! Быстрее вперед! — скомандовал сам себе Петриченко, поспешно врубая вторую скорость, а за нею, еще не разогнавшись, сразу же — третью.

Неровная, посыпанная рублеными ветками, комьями земли, разным лесным сором дорога понеслась под колеса машины.

Лейтенант Крылов, пересевший во вторую машину, придержал водителя:

— Погоди! Пусть Петриченко проскочит. За ним сейчас "мессеры" кинутся, — лейтенант задирал голову, словно крыша кабины была прозрачной и ему все было видно, но самолетов не было ни видно, ни слышно, и тем не менее Никанор Петрович рукой придавил плечо шофера, придержал его. — Сейчас они появятся… "Мессершмитты" — сволочи известные.

Недаром у лейтенанта в голове поблескивала седина, он был человеком опытным, знал, как ведут себя фрицы, считающие здешнее небо своим, — через несколько мгновений в кабину машины просочился назойливый сиплый гуд — "мессеры" возвращались.

Первая машина, ведомая сержантом Петриченко, с ревом неслась по всклокоченному полю, юзила, выбивая из-под колес мощные, в несколько метров длиной фонтаны грязного снега, подпрыгивала на ухабах и ямах, словно бы собиралась подниматься над землей и брать небесную планку, чтобы очутиться на одной высоте с гитлеровскими самолетами, спекшиеся, плюющиеся весенней водой комья летели во все стороны, облепили липкой комкастой кольчугой телогрейку, штаны, сапоги Вольта, превратили его в водяного, вылезшего на сушу…

Дважды Вольт чуть не сорвался с подножки, но повезло — руки оказались цепкими, да и ноги в новых кирзачах, натянутых под самое колено, не подвели — удержался. Сверху на машину, на Вольта отвесно падал режущий, будто под облаками крутилась гигантская дисковая пила, вой, давил на плечи, стискивал тело, пытался вывернуть руки. Вольт, сопротивляясь нажиму, хрипел, сжимал зубы, грудью притискивался к кабине, пальцами хватался за скобы, за кронштейны, на которые укладывали шланг для подачи воды, но держался…

Вой в высоте усилился, сделался вязким, он уже резал уши, Вольту хотелось целиком, вместе с головой вобраться в телогрейку, рассредоточиться в ней, как в бронированном коконе, но это ему не удавалось.

Казалось, что выдохшаяся, с перекаленным мотором машина марки "УралЗИС" уже не сможет прибавить скорость ни на сантиметр — ее накроют бомбы "мессеров", но Петриченко смог выдавить из машины больше, чем она могла дать, через несколько секунд ее взял под свою защиту лес, и водитель резко надавил на педаль тормоза.

Он знал, что делал. Пилоты "мессеров" посчитали, что вряд ли водитель машины, отчаянно удиравшей от них, остановится, и сбросили по бомбе.

Обе бомбы разорвались довольно далеко впереди, по обе стороны разбитой, размякшей от внезапного потепления дороги, одна слева, безжалостно выдрав из земли несколько молодых, часто растущих сосен, другая справа, дочерна обварив две елки. Вспыхнули елки, как новогодние свечки, разом, словно облитые бензином, пламя взметнулось вверх, вспухло и готово было перескочить на соседние смолистые деревья, — тогда все, тогда мог загореться весь лес, — но что-то не сработало в ведьминских прицелах, пламя вдруг быстро съежилось, начало сползать вниз, к земле, и очень скоро угасло.

Моторы самолетов зазвенели от нагрузки, машины в клочья разметали облака и растворились в пространстве.

На открытую, ничем не защищенную земную плешь рванулась вторая машина.

Водитель ее, синеглазый брянский парень, шел точно по следу первой машины, прочно впечатывал колесо в колесо, до ребристого железного пола вдавливая педаль газа… И опять летели в стороны струи грязного снега, машина по самую крышу окутывалась воньким дымом выхлопа, колея швыряла ее, будто потерявший управление катер, для того, чтобы выровнять ход, надо было сбросить ход, но Сидоров его не сбрасывал, наоборот, он сейчас много бы дал, чтобы увеличить скорость, но это было невозможно.

Из облаков, в прореху вновь просыпался беспощадный, словно раскаленная железная стружка звон, шофер, услышав его, даже голову втянул в плечи — сейчас "мессершмитт" начнет потрошить его.

Спасение — и его собственное, и имущества армейского, доверенного ему, было в одном — в скорости. Сидоров давил и давил на педаль газа.

Каким-то внутренним, очень далеким зрением он сумел разглядеть, что Петриченко подал свой "УралЗИС" вперед, в глубину дороги, чтобы освободить место второму автомобилю, — поступил сержант очень правильно… Сидоров благодарно наклонил голову, в это время левое переднее колесо нырнуло вниз, в расширканную яму, затем словно бы подбитое снизу, из земли невидимым кулаком, резко подпрыгнуло, рама автомобиля надсаженно заскрипела, предупреждая шофера — сейчас железо гнило расползется, поскольку срок свой рама отработала, — но машина не развалилась и проворно устремилась дальше.

"Мессеры" вновь сбросили по бомбе, и вновь, поскольку летчики швыряли груз вслепую, бомбы не причинили колонне вреда.

Лейтенант Крылов приоткрыл дверь, выглянул из-под козырька кабины, проверяя небо.

— Эх, установить бы на крыше кабины пулемет, — с озабоченной тоской проговорил он, — фрицы живо бы свои грязные лапы себе в рот засунули… "Максима" для этого вполне хватило бы.

Немцы начали злиться. Через полминуты они низко, на бреющем прошли над лесом, — почти за макушки деревьев цепляли крыльями, так им хотелось разобраться в своем проигрыше, — не могли понять, каким же макаром русские обхитрили их. Или, может, у них новое техническое приспособление появилось, делающее неказистые машиненки невидимыми?

Крылов присвистнул:

— Похоже, у "мессершмиттов" запас бомб кончился. Остались только пулеметы.

Он оказался прав — немцы израсходовали свои запасы, прошлись один раз над лесом, прошлись с грохотом, от громового звука моторов у сосен отрубались и шлепались на землю тяжелые лапы, прошлись другой, потом третий… Лейтенант Никанор Петрович обстановку оценил правильно — вертким воробьем выскочил из кабины, потряс кулаком, целя в облака, где носились немецкие летчики, и отстегнул от шинельной пуговицы кожаную петельку трофейного фонаря "дай-мон", трижды посигналил в пространство, в котором находилась следующая машина.

У водителя Иванова засияли синие глаза — он засек тройную вспышку командирского фонарика, принял ее и сам себе выдал приказ:

— Вперед!

Совершив несколько пустых пробросов над лесом, немцы ушли. Ушли ненадолго — чтобы заправиться боезапасом, бомбами, выпить кофе, проверить, не шоколадными ли батончиками у них заправлены штатные "парабеллумы", запрятанные в жесткие кожаные кобуры, хотя обычно пилоты их не вынимают, не проверяют совсем, — а минут через сорок, перед самой