Выбор у меня был невелик: либо напиться, либо вышвырнуть Колота из машины, потому что трезвый пьяного не разумеет. После недолгих колебаний я проявил милосердие. В неизвестном баре разговорились с Керри, единственным, кто обратил внимание на вражескую бескозырку. Он уважительно кивнул и сказал, что провел много времени в океане, преследуя русские подлодки. Скоро Колот стал задирать морячков, я мирил как мог, но тоже уже был прилично пьян. Началось неизбежное молотилово, в результате которого мы нашли себя исторгнутыми из бара для трансвеститов. Керри нас прикрыл и уберег от разъяренных фурий, выступивших на стороне моряцкой братии, кулаки которой уже были ватными.

Через месяц Керри позвонил, и я подъехал к нему в Japan Town, перекусить морской щукой на пару. Мы явно понравились друг другу: степенный и правильный Керри, красивый, очень толково увлекавшийся всевозможными гаджетами, способный дать дельный совет и в двух словах провести сравнительный анализ походных ноутбуков Toshiba и IBM, — был полон жизненной наблюдательности, пытливости по отношению к существованию вообще.

Я рассказал ему о своей работе и немного о жизни. Откровенность за откровенность — и отныне Керри не дозировал себя, для начала рассказав несколько случаев из морской практики.

Служил он все время — четырнадцать лет — на небольших кораблях, в том числе на противолодочном. И вот стоят в порту, уикенд, он за старшего, все мысли об отпуске. На борту никого, кроме солнца и вахтенных, капитан в отлучке. Вдруг получает приказ — в течение шести часов выйти в море. В Карибском море засечена русская подлодка, требуется ее обнаружить и выпроводить. Обзванивают всех, капитан прибывает пьяный, с какой-то белокурой бестией, она виснет на нем, когда в кителе нараспашку он выходит на мостик. Тогда Керри говорит капитану: «Кэп, спуститесь в каюту».

Море прет им на грудь, фонтаны бьют над бушпритом, в рубке взрывается солнце… Скоро акустики сонаром нашаривают лодку, и он начинает преследование. Постепенно парочка смещается в центр тайфуна.

Преследуя подлодку, которой любые штормы выше рубки, вы идете не своим курсом и не способны развернуться против волны. Боковая качка страшна — корабль черпает бортом воду, три дня команда не спит и не ест. Подруга капитана, притороченная к койке ремнями, умирает.

Наконец стало спокойней, наконец перекусили. Однако русские развернули подлодку, и та, пройдя под днищем, обратным курсом снова погрузилась в тайфун. Не ели еще два дня.

И тут явилось спасение: оборвался от качки сонар, им пришлось вернуться. Сонар — это такая штука размером с авто и стоимостью два миллиона. Тишина. Из воды показались обрывки тросов: качка.

Благодаря синими губами Бога, подруга кэпа вдоль стены пробралась к гальюну.

Вторая история. Пришли на Багамы за мелким ремонтом. Встали к пирсу. Полдень. Команда предвкушает вечер в порту. Вдруг к тому же пирсу швартуется советский крейсер. Он выше в два раза.

Капитан отдает приказ, требующий от команды осмотрительности и приличного поведенья. Русские матросы свешиваются с борта.

Смеркается. Огненный планктон всплывает над горизонтом. Американцы сходят на берег. Ночью они ссорятся жестоко с местной шантрапой, в результате чего ловят одного багамца, раздевают его донага и сажают в лодку без весел.

Сами продолжают увеселенье. Утром подымаются на борт, валятся спать. В полдень взвывает тревога. На борт ради мести проник тот самый багамец. Поднятая по тревоге команда наставила на него стволы.

Голый Тарзан бьет себя в грудь, кричит и плачет. На все это сверху внимательно смотрит русский крейсер.

Его третья история была о том, как их корабль две недели крутился вокруг только что спущенного на воду первого советского авианосца «Киев».

Русские зачехлили все агрегаты и самолеты. Жизнь на палубе вымерла. И вот наконец американский корабль скрывается из перископа.

Застоявшаяся команда авианосца все расчехляет и срочно начинает драить каждую заклепку. В этот момент с удалившегося корабля взлетает геликоптер и, вернувшись, снимает с двух облетов авианосец. Матросы с мокрой ветошью, регулировщики с флажками, с замком тормозной катапульты в руках, летчики в шлемах — злые, веселые, испуганные лица, открытые рты.

История последняя. Керри слышал ее от одного советского военного моряка на заре перестройки, когда в качестве жеста доброй воли прибыл в компании с военным атташе в Севастополь.

История такая. Советский крейсер, приписка — Петропавловск. На корабле толпы крыс. Вечная пасмурность. За сотню убитых пацюков дают десять дней отпуска.

На крейсере ад, сплошное железо, стальное море, броненосец. Убитым крысам отрубают хвосты. Десять хвостов — сутки жизни.

Великая страна плывет вдоль борта, отстает, пропадает за кормой. Над ледяным морем идет снег. Крыс ловчей всего убивать двумя железными шарами.

Их толпы, но они умные. И вот один матрос за год накопил девяносто хвостов. Хранил их в тряпочке, сначала прятал под матрас, потом зашивал внутрь.

Перепрятывал, пересчитывал и проверял. Все равно у него их украли. История эта меня ввергла в свой личный мрак. С нее, по сути, и началась наша дружба с Керри. Отныне, если он был доступен, я выпивал только с ним, считая все остальные питейные компании пустой тратой времени.

После выхода на пенсию и смерти жены Керри маялся и нанимался по всему миру в надежде когда-нибудь отойти от дел совсем и потихоньку сгинуть где-нибудь в Северной Африке. Он тосковал по морю и старался быть всегда поближе к морскому горизонту. Писал по ходу дела толковые рецензии в Wise Widgets на различные новые технические прибамбасы, которыми всегда был обвешан, как Джеймс Бонд, прикинувшийся новогодней елкой, — и регулярно устраивался на работу во всевозможные сомнительные места. То вербовался в навигационную службу на авианосец и звонил мне раза два в год из Персидского залива или от мыса Горн — из чрева плавучего атомного монстра размером с город, предупреждая, что скоро нагрянет на побывку и чтобы я поберег здоровье перед совместным загулом; то нанимался штурманом на сезонную ловлю крабов; или ходил пугалом пиратов на ракетных катерах в Аденском заливе; или вербовался в различные технические службы по многочисленным иноземным военным базам. Для него военные люди были психологически более переносимы. Я лично всегда питал отвращение к военщине, но Керри ни разу не дал мне повода. Уверенная рациональность его поступков и мышления всегда подтягивала меня внутренне, точно так же, как не давала сильно пьянеть во время наших возлияний. Другое дело, что по выпивке мы с ним были в разных весовых категориях. Он мог выпить море. Для меня же крейсерский потолок — полпинты. За пятнадцать лет знакомства я дважды ездил к нему на Аляску, где он торчал завхозом на космическом радаре и где мы хорошо порыбачили, нахлыстом, лосося. Я даже научился сушить в воздухе муху — раскручивать над головой пятидесятифутовый шнур с искусственной приманкой на конце, которую следовало немного просушить на такой карусели перед очередным забросом в укромный бочажок, чтобы она не сразу тонула и выглядела естественной для рыбы… Так что сообщение, что теперь он на Апшероне и готов воочию проверить мои рассказы о родине и даже слать мне пробы на LUCA (откуда бы ему взять карту соответствия пластов и скважин?), укрепило меня в мужестве вернуться в места, где прошло детство.