– Где он откопал эту шлюшку? В каком притоне нашел? Она хорошенькая.

– В какой-то очередной подворотне, куда наведывался постоянно. Денег дал. Кто согласится за него выйти? Он же жуткий и мерзкий! Только ради бабла! Да и чудище его безногое никому не сдалось.

Я не вытерпела. Меня вдруг накрыло. Произошло замыкание внутри, и я в ярости распахнула дверь настежь. Увидела двух женщин, стоящих на балконе с дымящимися чашками.

– Говорит за спиной только тот, кто до смерти боится сказать всю лживую мерзость в глаза.

Они в удивлении уставились на меня.

– А теперь можете повторить. Давайте. Что замолчали?

Но они молчали, их рты чуть приоткрылись, и в глазах промелькнул искренний ужас. Что, сучки злобные, не ожидали? Давайте, скажите мне в глаза свои мерзости!

– Мои тетушки любят поливать грязью только шепотом и только втихаря. – раздался голос Хана за спиной, и его руки легли мне на плечи, – потому что сказать мне это в лицо кишка тонка и памперсы слишком дешевые – протекают. Да, Цэцэг?

Молодая женщина в сиреневом наряде судорожно сглотнула и опустила взгляд.

– А ты, Оюун, так же красноречива была, когда при тебе невинную убивали, или язык в зад заткнула и молчала, как трусливая ослица?

– Я не виновата в смерти Сарнай! Не смей меня обвинять!

Пальцы на моих плечах, как клешни, сдавили меня.

– Одно неверное слово в ее сторону, один неверный взгляд, и я вас не пощажу. Теперь в этом доме все принадлежит мне.

Та, кого он назвал Оюун, поморщилась и выплюнула, как каркнула.

– Сначала пусть твоя родит, а потом своим все называй. Одна уже родила тебе!

– Молчать! – тихий рокот заставил ее замолчать и прикусить язык. – Если хочешь оставаться в этом доме, а не разделить судьбу Чимэг.

– Ты не посмеешь!

– А кто меня остановит?

Как же люто его в этом доме ненавидели. От этой ненависти стало не по себе.

– Пошли вон обе. Вы мне действуете на нервы. Отправляйтесь на улицу или на свою половину. Завтра в этом доме будут иные законы.

– Отец еще жив!

– Мне это не помешает вышвырнуть вас обеих к такой-то матери. Теперь я здесь хозяин!

– Сначала выполни условия!

– Считай, они уже выполнены! – и клацнул на нее зубами так, что она подпрыгнула и шарахнулась в сторону. – Брысь!

Сестры Дугур-Намаевы выскочили с балкона, а Хан оставил мои плечи и отошел к перилам. Мое сердце тревожно билось. Я не знала, как он отреагирует на то, что я дерзко говорила с его тетками. Может быть, меня ожидает трепка.

– Смело напасть на змей у них же в гнезде.

– Я не боюсь змей.

Резко обернулся ко мне, и без того узкие глаза сузились еще больше.

– А кого боишься? Меня?

Дернул за руку к себе.

– Да. Вас боюсь.

Уголок его рта слегка дернулся вверх. Жуткое подобие улыбки. Иногда мне казалось, что этот человек не умеет улыбаться.

– Люблю твою откровенность. Только до сих пор не понял – это недостаток или достоинство.

Отпустил мою руку и провел ладонью по моим волосам, убрал их назад за ухо, грубо провел пятерней по лицу, сжал шею, спустился ниже, сдавил грудь. Его ноздри раздулись и сжались, затрепетали, а глаза почернели.

– Закрой дверь на балконе и иди сюда.

Внутри все взметнулось в протесте, но я заставила себя огромным усилием воли подавить этот всплеск и подчиниться. Закрыть дверь. Вернуться к нему. Тяжело дыша. Пытаясь приготовиться к тому, что сейчас последует.

– Развернись ко мне спиной, держись за поручни. Я войду сзади. Прогнись.

Но я не пошевелилась.

– Я сказал, развернись и наклонись.

– Поцелуйте меня.

Он в недоумении тряхнул головой.

– Что?

– Поцелуйте меня… вначале.

– Зачем?

Двинулся ко мне, нависая скалой, отодвигая назад к поручням.

– Не знаю… так положено… целовать свою женщину.

– Кому положено? – спросил и оперся руками на поручни, зажимая меня в капкан.

– Мужу… – подняла голову и осмелилась посмотреть ему прямо в глаза. Чернота была настолько черной, что в ней потерялось даже мое отражение. А лихорадочный блеск ослеплял меня своей лихорадочностью. Мне вдруг стало страшно, что он ударит меня за наглость и неповиновение, особенно когда он наклонился ко мне.

– Кто-то это делал с тобой раньше? Целовал тебя?

– Нет, – отрицательно качнула головой и почему-то посмотрела на его губы. Они были алыми, красиво очерченными, сочными. Самыми красивыми на его грубом с резкими чертами лице.

– Твой Паша… разве не целовал?

Буквально сжимая меня в кольцо, выкачивая весь кислород вокруг нас, и хочется судорожно ловить губами воздух.

– Нет… никто не целовал.

И, приподнявшись на носочки, ткнулась губами в его губы, мысленно помолившись и попрощавшись с мамой Светой. Но он вдруг отшатнулся от меня, как от ядовитой, и сдавив мне лицо ладонью, толкнул назад. Тяжело дыша, глядя мне то в один глаз, то в другой.

– Никогда…ничего…не…делай…пока…я…не …приказал! Поняла?!

Испуганно кивнула, и слезы навернулись на глаза. Схватил за руку и потащил к двери, распахнул ее и поволок меня по коридору.

– Куда? – испуганно спросила.

Но он не ответил и втолкнул меня за одну из дверей, чуть ли не споткнувшись, я оказалась в туалете. Напротив своего отражения с глазами, наполненными отчаянным ужасом и слезами. Зимбага ошиблась. Ему не нужны шаги навстречу. Он животное. Дикое, страшное и равнодушное. За ласку загрызет.

Ранее...

Дед вернул его домой. В семью, из которой он сбежал и семьей никогда не считал. Батыр приложил максимум усилий, чтобы блудный внук согласился начать все сначала, но даже не предполагал, какого зверя пускает к кормушке и чем это аукнется всему клану потом. Жестокий, беспринципный, грубый и невоспитанный по законам семьи Тамерлан едва только переступил порог особняка Золотого Скорпиона, сломал всю систему. Но обратной дороги не было. Он нашелся, а значит, теперь являлся частью клана, и отказаться от него не могли.

Дед завел его в столовую и представил всем родственникам. Лживые, лицемерные суки сделали вид, что рады ему. Целовали и обнимали, сокрушались об исчезновении, смотрели в глаза и сладко улыбались, а он думал о том, что с удовольствием вспорол бы им всем горло, набрал полный бассейн их крови и утопил в ней тела, надев каждому золотую глыбу на шею.