компании доведется ужинать, я бы не поверил – даже в тот необыкновенный с самого рассвета день!

Капитан рассыпался в том, что я оказал ему большую честь, приняв его приглашение:

– Не так часто посидишь по-дружески за столом с самим императорским порученцем, тем более в таковых враждебных и дремучих дебрях. Хотя я и горю желанием, но ни в коем случае не решусь спросить о вашей миссии, наверняка полагая ее особо важной и секретной.

– По крайней мере, об этом нетрудно догадаться, – сухо ответил я, разрезая кусок.

– И все же позвольте мне, как старшему по званию, хоть и не по назначению, заметить вам, – капитан очень остро посмотрел на меня из своих глубоких «бойниц», – вы здесь чересчур нелюбезно обошлись с одним из моих солдат. Он разве оскорбил вас чем?

– Завтрак проходил здесь куда в более дружелюбной, компанейской и, я бы даже сказал, возвышенной обстановке, – заметил я в свою очередь, уже не в силах сдержать нелестные сравнения. – Все потому, что молодая хозяйка, вынужденная ухаживать за своим больным отцом, не устрашилась остаться на пути Великой Армии, ожидая увидеть поистине благородных французов. Она вполне радушно приняла нас, и мы, в свою очередь, приняли уговор, что в сем доме не произойдет никакого мародерства, а воины Великой Армии будут вести себя так, как и подобает героям Европы, пришедшим показать примеры великодушия…

Тут я себя оборвал, опасаясь, что уже ударился в панегирики неприятелю, попирающему мою Родину.

По тому, как шелохнулись густые усы капитана, можно было предположить, что он себе тайно усмехается.

– Вот удивительное дело! – внешне столь же добродушно проговорил он. – Русская армия продолжает отступать, а мы тут идем на уговоры простонародья, более напоминающие ультиматум сильного неприятеля.

– Кого вы подразумеваете под простонародьем? Объяснитесь, капитан, – двинулся я на него, впрочем, не тоном прямой угрозы.

Капитан пока твердо держался своей тактики не обострять обстоятельства:

– Послушайте, лейтенант. Не ослепила ли вас необычная, варварская красота этой девицы, статью своею напоминающей не дворянку, а древнюю воительницу Брунгильду? – едва ли не ласково проговорил де Шоме. – Может, ее больной отец и вправду местный аристократ в десятом колене, пусть хоть родом из римских патрициев, я его еще не видел… Но мать-то! Прямиком из прислуги! Вы что, не различаете разве ее грубых плебейских черт?

– Еще одно подобное слово о мадемуазель Верховской, и вы получите новый вызов, – подражая его карикатурно-дружелюбному тону, проговорил я. – Причем, по праву своего положения и за особой занятостью, я потребую от вас принять его и дать мне удовлетворение до расплаты вашей по прочим счетам.

Капитан поднял бокал с красным вином, уж не знаю, украденным ли или все же полученным по «выписке из магазина» и прихваченным с собою.

– За неслыханное французское благородство, – провозгласил он, – кое рискует погубить нас всех!

Игра продолжалась, и я последовал ее правилам. Я принял тост капитана, имея в виду лишь Евгения. Пугающая, видать, репутация была у моего соперника и среди своих.

Вслед за тостом капитан легко свернул разговор на отвлеченные предметы, даже какие-то истории из своей жизни принялся рассказывать. И при этом все остро приглядывался ко мне. Я догадался: находит он меня по меньшей мере недостаточно чистым французом. Что ж, позволительно было подыграть безопасности ради: когда очередь дошла и мне слегка пооткровенничать, я соврал к слову, что у меня отец из старых провансальских дворян, и он едва не попал на плаху в революцию, а вот мать моя происходит из польского рода королевских кровей. Капитан приподнял брови и кивнул, довольный своей прозорливостью.

– Мой род, как и ваш, сильно пострадал от нескончаемого кровавого бунта в минувшем веке, – вздохнул он. – Однако ни вы, ни я не ударились в разбойники Картуши… пусть и на императорской службе и при мундире для отвода глаз.

– Кого вы имеете в виду? – сделал я простодушный вид.

– Давно ли вы знаете Нантийоля? – вдруг перешел на тон полицейского допроса де Шоме. – Я уже наслышан, что и у вас с ним имеются давние счеты.

Игра пошла ва-банк!

– Представьте себе, мы познакомились в Санкт-Петербурге! – решился я слегка ошеломить де Шоме. – Еще в отрочестве. В пору изгнания. С тех пор и счеты. Мы крепко повздорили за дружбу с одной фрейлинской дочкой. Но отрокам дуэль невозможна. С тех пор проценты по счетам росли.

Я и сам подивился размаху своей сказки. Можно вообразить себе удивление де Шоме. И все же запросто обвести его вокруг пальца было нелегко.

– И однако же вы только что стояли внизу друг перед другом, как старые друзья, – заметил он.

– Общее детство и отрочество сближают даже врагов, – отвечал я. – По крайней мере, во время перемирия. Он попросил меня быть его секундантом, я, разумеется, согласился.

– А кто будет потом вашим секундантом? – прищурился де Шоме.

– О! Мы знаем друг друга так давно, что вполне можем обойтись без оных, – шутя, отмахнулся я.

– Странные совпадения. Очень странные, – резонно заметил де Шоме. – Петербург, Гишпания, теперь русская дыра. Кто-то как будто нас водит друг за другом.

– Провидение, не иначе, – признал я.

– Или же сам дьявол… – хмыкнул в усы капитан. – Послушайте, лейтенант. Вам не кажется, что и в моем, и в вашем сапоге один и тот же камень? И не пора бы нам от него избавиться?

Следовало ожидать, что де Шоме предложит мне заговор. Я почел за лучшее ответить долгой и многозначительной паузой, во время коей завершил свою трапезу и всем своим видом намекнул, что тороплюсь откланяться.

Де Шоме вытерпел сию паузу и, похоже, почел ее своей тактической победой:

– Подумайте, лейтенант, я не тороплю. Я даже готов признать, что вспылил излишне, и при случае принесу извинения сей… как ее?.. Werkhovska?

– Мадемуазель Verkhovskaya – не полька, а русская, – строго заметил я и, поблагодарив за приглашение, поднялся, а поднявшись, добавил: – Буду крайне признателен вам, как только вы принесете ваши извинения хозяйке дома, ибо все мои предупреждения остаются в силе.

Усы капитана как бы раздвинулись, и я готов поклясться, что он скрытно оскалился.

– То