пара, закрывшее лунный свет. Не прошло и нескольких секунд, как грянула картечь с бронепоезда. Первый ее сноп просвистел над орудием, но второй сноп пуль выбил всю команду нашего батарейного пулемета: трое юношей-кадет полегли, разорванные пулями. Генерал Марков скомандовал: «Вперед! В атаку!» И сам кинулся, с гранатой в руке, к броневой площадке.

Картечь и пулеметы бронепоезда брали высоко. Офицерская рота, залегшая у полотна, оказалась в мертвом пространстве. Генерал Марков, его разведчики и наш начальник 1-го орудия, капитан Шперлинг, сбивший первой же гранатой паровоз бронепоезда, были героями этого боя. Капитан Шперлинг – михайловец выпуска 1914 года – начал выдвигаться еще до Кубанского похода, и скоро его имя, как лучшего артиллериста Добровольческой армии, покрылось славой. Замечательный стрелок, выдержанный и спокойный, он был действительно храбр в бою, никогда не ложился под пулями, никогда не кланялся низко пролетавшим снарядам. Незаметный, скромный, молчаливый, он преображался в бою, влияя своим спокойствием и бесстрашием на подчиненных.

Растерявшиеся большевики выскакивали из вагонов и платформ длинного поезда на рельсы и тут же были сражены в упор. Через четверть часа все было кончено. Бронепоезд с разбитым гранатой паровозом был наш… Разведчики генерала Маркова и наши юнкера быстро разгружали снаряды из вагонов и грузили их на наши подводы. В этом коротком бою было спасено боевое дыхание армии.

После взятия красного бронепоезда на станции Медведовка настроение сразу же улучшилось. Как будто не было кровавого екатеринодарского боя, усталости, сознания безнадежности. Окрыленная, пополненная снарядами и патронами армия быстро двигалась на север. С Дона шли радостные вести о восстании казаков, пришел казачий разъезд – казаки звали нас на помощь. Это была «благая весть»… Весна была в полном разгаре, когда мы решительно повернули к Дону и перешли границу Ставропольской губернии в Лежанке.

Тут армия разделилась: 2-я бригада генерала Богаевского вместе со штабом и обозом раненых пошла на Дон в станицу Егорлыцкую. 1-я бригада генерала Маркова осталась в Лежанке с целью прикрыть Дон с юга. Тут нагнали нас красные и навалились на Лежанку с двух сторон. Тяжелые бои продолжались три дня, 2–4 мая, от рассвета до заката, – ночью красные отходили. Артиллерия красных громила Лежанку и расположение перед ней. Цепи красных, одна за другой, под прикрытием нескольких батарей, шли в атаку, но залегали или бежали назад, встреченные редким, но выдержанным огнем кубанских пластунов и офицерской роты.

Наши орудия стреляли мало, экономя снаряды, и лишь по интересным целям: бронеавтомобилю, приблизившейся пулеметной тачанке, группе всадников… Вокруг наших пушек вся земля была вспахана гранатами, и, если бы не распоряжение поручика Боголюбского: «Отойти всем от орудий!» – за исключением дежурных, засевших в глубоких окопчиках, – многие из юнкеров, несомненно, остались бы спать вечным сном на сельском кладбище Лежанки.

Красные окружили нас со всех сторон, но сломить в те дни бригаду генерала Маркова было трудно. К вечеру Черкесский конный полк, укрываемый весь день в резерве, подобрался с фланга и совершенно неожиданно атаковал советские цепи. Реяли зеленые флаги с полумесяцем, блестели клинки в лучах заходящего солнца. Какие красные части того времени могли выдержать конную атаку черкесов генерала Келеч-Гирея[423]? Атаку в столбах степной пыли, сопровождаемую победным гортанным кликом, подобным клекоту горных орлов! Этой ночью мы смогли отдохнуть от грохота гранат, от напряжения непрерывного боя. Наутро, с подходом новых большевистских частей, снова загрохотала большевистская артиллерия по Лежанке…

Бригада генерала Маркова устояла. Большевики ушли на четвертый день боя, потеряв сотни сраженных пулями и порубленных черкесами. Много было и раненых. Их дух был сломлен. Выполнив задачу, бригада генерала Маркова двинулась к Дону в станицу Егорлыцкую, где ее ждал отдых после трудных дней и ночей Ледяного Кубанского похода.

Когда не стало генерала Корнилова, генерал Марков стал особенно близок нашему командиру полковнику Миончинскому, так как чувствовал в нем родственную душу: героя, рыцаря и солдата. Генерал Марков был подлинный вождь и не только солдат, но и пламенный, блестящий оратор.

Вот подлетает он на параде в Лежанке к строю нашей батареи и, осадив свою кобылу, начинает речь: «…Под грохот ваших пушек мы шли вперед…» Реет его черный ротный значок и под высокой белой папахой, всем знакомой по походу, горят его глаза. «..Мы пойдем на Москву…» Да, конечно, мы – юнкера, константиновцы и михайловцы, первыми пойдем на Москву, мы – офицеры корниловского производства, мы – участники Кубанского похода, закаленные в боях Дона и Кубани, мы пойдем на север, и нас ничто не остановит.

По распоряжению генерала Алексеева, после нашего прихода на Дон был издан приказ по армии. В частности, в нем стояло, что каждый может оставить ряды армии, ибо армия – добровольческая.

Многие, у кого были семьи в оккупированных немцами областях, или по иным соображениям, подали рапорта о выходе из армии. Тогда генерал Марков собрал всех офицеров в станичном правлении и над грудой лежащих на столе рапортов о выходе из армии произнес речь. Когда он кончил, почти все офицеры, подавшие рапорта, поднялись с мест, подошли к столу и взяли свои рапорта обратно.

Победа и весть об освобождении Дона от красных подняли общее настроение. Снова послышались песни и шутки.

И. Лисенко[424]

Ново-Дмитриевка[425]

После тяжелых боев у Филипповских хуторов и трудных переходов наша 1-я отдельная батарея стала на ночлег в ауле Шенджий. Отведенная нам бедная сакля с трудом вмещала состав батареи, и от тесноты спать было невозможно.

Еще перед рассветом нас, номеров, вызвали помогать вьючить лотки со снарядами на строевых лошадей для облегчения передков и зарядных ящиков. Предстоял трудный переход по заполненной водой равнине. На дворе – острый ветер и мелкий холодный дождь. Выступили еще в темноте. Идем по сплошной воде и размокшей грязи. Изредка раздаются отчаянные крики ездовых: «Номера на колеса!» Надо помогать лошадям вытащить попавшее в покрытую водой рытвину колесо ящика или орудия. Быстро промокли до нитки и перемазались с головы до ног. Становится все холодней и трудней идти против ветра.

Непрерывные переходы и бои и связанные с ними недостаточный уход и кормежка лошадей сказываются. Запряжки орудий идут еще бодро, но ящики, где лошади послабее, сдают. Начинают выпрягать более слабых лошадей и дают их номерам – вести на поводу. Впрягают заводных и строевых.

Веду и я одно из выбившихся из сил животных. Часто конь останавливается, и мне все труднее заставить его двигаться. Все больше отстаю от колонны. На ногах у меня сапоги с кожаными грубыми головками