у входа. Не обращая на нее внимания, пятикурсники в ногу прошли к доске с расписанием, остановились перед электронным табло, одинаковым жестом подняли головы – в этот момент Сашке показалось, что их шесть, хотя секунду назад она была уверена, что видит пять человек, двух девушек и трех молодых мужчин. И вот их уже семь, а через мгновение – снова пять; как отражения в зеркале, они повернулись и двинулись в глубь холла, ко входу в актовый зал, то совпадая в пространстве, то вновь расходясь в стороны, но никогда не сбиваясь с шага. Сашка мигнула – пятикурсников не было, у постамента каменного всадника сидел Костя с планшетом в руках.

– Ты видел? – спросила его Сашка.

– У них там консультации по дипломам, в зале, – тихо отозвался Костя, не поднимая головы. – Зависимые слова выстраиваются в однородные цепочки, чтобы экономить энергию. Цепляются паровозом к имени предмета или глаголу…

– Мы тоже такими будем?

– Мы уже такие, – Костя все еще не смотрел на нее. – Кроме тебя, конечно. Ты у нас особенная…

– Ты на меня злишься? – спросила Сашка после паузы.

– Да, – сказал Костя. – Я за тебя боюсь, как дурак. Прошла любовь, увяли помидоры, а страх остался…

Он наконец-то оторвался от экрана и посмотрел на нее снизу вверх, и Сашка увидела, что глаза у него воспаленные и очень усталые.

– Я знаю, что он был в общаге. И к тебе заходил.

– Костя, – сказала она примирительно. – Мы с твоим отцом очень давно знакомы, не волнуйся за меня… Откуда ты знаешь, кстати, что он был в общаге?

– Он ко мне тоже заходил… У тебя новое платье?

Собираясь утром в институт, Сашка надела первое, что нашлось в пакете и что не надо было гладить – трикотажное платье. Теперь, обтянутая будто перчаткой, она сама себе казалась голой.

– А чего он от тебя-то хотел? – Сашка нервно улыбнулась под его взглядом. – У тебя ведь… все нормально с учебой?

– С Физруком никогда не знаешь, нормально или нет, – тяжело сказал Костя. – А он… иногда любит поиграть в заботливого отца. И приходит, и спрашивает вот прямо твоими словами: «У тебя же все нормально с учебой? Не будет сюрпризов под зимнюю сессию?» Лицемер проклятый…

Костя вздохнул. Помолчал секунду, и лицо его чуть разгладилось.

– Ты не в буфет, случайно?

– Случайно нет, – Сашка мельком посмотрела на часы над входной дверью. – Меня ждет Стерх.

– Не по расписанию?!

– А ты знаешь мое расписание? – Сашка обернулась, уже шагая к лестнице.

Костя смотрел ей вслед – с плохо скрытой тревогой.

* * *

Поднявшись по лестнице на четвертый этаж, пройдя по скрипучему паркету через длинный коридор, она остановилась у входа в аудиторию, протянула руку, чтобы постучать, – и замерла на месте. Не потому, что услышала голоса – изнутри не доносилось ни звука. Но то, что находилось сейчас в аудитории, источало напряжение – будто низкий гул огромной колонии шершней. Сашка ощущала его не ушами и не кожей: этот звук нельзя было услышать, а только понять.

Она попятилась, ничем не выдав своего присутствия, но то, что происходило в аудитории, резко оборвалось – будто придавили рукой басовую струну.

– Войдите, – сказал Стерх непривычным, чуть хрипловатым голосом. Сашка вошла.

Стерх стоял у преподавательского кресла, навалившись ладонями на столешницу и сгорбившись сильнее обычного. А у окна маячил Физрук в своей нечеловеческой ипостаси, с лицом как маска противогаза, и напряжение, повисшее между преподавателями, казалось осязаемым, будто кислота.

– Здравствуйте, – после короткой паузы сказала Сашка.

– Вас кто-то приглашал? – Глаза Физрука, со зрачками-диафрагмами, ничего не выражали.

– Я приглашал, – сухо проговорил Стерх.

По аудитории прошелся едва заметный сквозняк, хотя окна и двери были закрыты.

– Жду вас, Самохина, сегодня на занятиях, – сказал Физрук. – Следите за расписанием и не вздумайте опаздывать.

Он вышел. Сашке показалось, что Стерх вздохнул с облегчением. Свернутые крылья у него под пиджаком напряглись и снова расслабились.

– Николай Валерьевич, – Сашка запнулась. – Простите меня за все, что я вам вчера наговорила…

Он покачал головой, не стоит, мол, сожаления.

– Я Пароль, – Сашка положила на стол исписанную тетрадь, черное перо, будто закладка, торчало между последней страницей и обложкой. – Я… не до конца это осознаю, но боюсь даже больше, чем Дмитрий Дмитриевич. Хотя он, конечно, не умеет бояться…

Стерх открыл тетрадку, просмотрел, рассеянно кивая, будто абракадабра, написанная кровью, была естественной и вполне ожидаемой.

– Поздравляю. Работа над ошибками в целом завершена, вы вышли на новый этап, вас ждет много интересных открытий…

Он говорил совершенно не то, что хотел сказать.

– А почему, – Сашка не удержалась от упрека, – вы с самого начала мне… не объяснили?!

– Это нельзя объяснить, через это можно только пройти, – грустно сказал Стерх. – А кроме того… было совершенно неочевидно, что вы справитесь. Дмитрий Дмитриевич, например, был уверен, что… нет, не стоит и пытаться.

– Николай Валерьевич, – Сашка сделала крохотную паузу. – Почему Дмитрий Дмитриевич предъявляет претензии вам, а не Фариту Георгиевичу?

Стерх взял в руки черное перо, поднес к солнечному лучу, упавшему из окна, и перо заиграло темно-синим отсветом.

– Это, Сашенька, дела внутри нашей кафедры, и вам в них разбираться совершенно ни к чему. Маленькая шестеренка большого механизма… пребывает в гармонии, пока вдруг не меняются условия игры… и шестеренка, вращаясь как прежде, вдруг не слетает с оси… и не становится камнем в жерновах…

Сашка по-настоящему испугалась.

– Ничего, – он, кажется, спохватился. – Это совершенно отстраненные рассуждения… Я рад, что вы справились.

В голосе у него звучало что угодно, но только не радость.

– И что теперь со мной будет? – спросила Сашка. – Я окончу Институт и повторю то, что пыталась сделать на экзамене, только на этот раз у меня получится?

– Впереди долгий путь, – он избегал на нее смотреть. – Зачеты, курсовые… Я могу пообещать вам только, что буду учить вас, не делая никаких скидок. Даже если бы у меня был выбор – учить вас или нет…

– Но у вас нет выбора, потому что вы тоже сдавали тот экзамен, – Сашка сказала и тут же прикусила язык.

– Видите ли, – он вежливо улыбнулся, – в нашей природе – исполнять предназначение. Хорошо выполнять свою функцию… Я ведь как преподаватель тоже прыгнул выше головы.

Он прошелся по аудитории, положил перо на подоконник, посмотрел поверх крыш.

– И я, пожалуй, слукавил, Саша, я вас обманул, в какой-то степени я вас предал…

– Но, Николай Валерьевич…

– Да, не было другого выхода. Вы должны были либо пройти работу над ошибками, либо сломаться, развалиться изнутри и превратиться в бульон. Поэтому – маленькая