снилась осень…» и «Хор», а меньше всего «Грусть моя, как пленная сербка…», «Лесное», «Близнецы», «Зима», «Ночное панно», «Сердца и спутники». Может быть, это не случайно.

При последующей переработке «Близнеца в тучах» в цикл «Начальная пора» 1928 года тема дружбы, на которой держалась вторая часть сборника (и которая была подчеркнута заглавием), практически выпала: остались только две, любовь и творчество. Это связано с общей переоценкой собственного прошлого и настоящего у Пастернака конца 1920‐х годов, памятником которой осталась «Охранная грамота».

IV

Я рос, меня, как Ганимеда,

Несли ненастья, сны несли,

И расточительные беды

4 Приподнимали от земли.

Я рос, и повечерий тканых

Меня фата обволокла,

Напутствуем вином в стаканах,

8 Игрой печальною стекла.

Я рос, и вот уж жар предплечий

Студит объятие орла.

Дни — далеко, когда предтечей,

12 Любовь, ты надо мной плыла.

Заждавшегося бога жерла

Грозили смертного судьбе,

Лишь вознесенье распростерло

16 Мое объятие к тебе.

И только оттого мы в небе

Восторженно сплетем персты,

Что, как себя отпевший лебедь,

20 С орлом плечо к плечу и ты.

Разметанным поморье бреда

Безбрежно машет издали.

Я рос. Меня, как Ганимеда,

24 Несли ненастья, сны несли.

Впервые — БвТ. Центральный образ — Ганимед, красавец, которого Зевсов орел (или сам Зевс в образе орла) вознес в небо, чтобы он стал любовником и виночерпием Зевса. По некоторым вариантам мифа он был обращен в созвездие Водолея (под которым родился сам Пастернак, ср. стих. «Близнецы»). Для Пастернака миф о Ганимеде был символом законченности детства и перехода в юность (ср. греческий эпиграф к «Вчера, как бога статуэтка…»): «…Греция <…> умела мыслить детство замкнуто и самостоятельно, как заглавное интеграционное ядро. Как высока у ней эта способность, видно из ее мифа о Ганимеде и из множества сходных. <…> Какая-то доля риска и трагизма, по ее мысли, должна быть собрана достаточно рано в наглядную, мгновенно обозримую горсть. Какие-то части зданья, и среди них основная арка фатальности, должны быть заложены разом, с самого начала, в интересах его будущей соразмерности. И, наконец, в каком-то запоминающемся подобии, быть может, должна быть пережита и смерть» («Охранная грамота», I, 4[476]).

Содержание: «любовь — лишь предтеча душевной зрелости; вполне зрелым делает человека только вдохновенное творчество, и только оно дает настоящую силу любить». Символ вдохновения — орел, символ любви — лебедь (это противопоставление — от стих. Тютчева «Лебедь»; ранее, у Державина, «Лебедь» сам был символом вдохновения). И то, и другое — названия созвездий, и то, и другое — облики Зевса: как орел он возносил Ганимеда (вдохновение), как лебедь предстал Леде (любовь) и стал отцом одного из близнецов-Диоскуров. Состояние любви — «жар», состояние вдохновения — «студит» (ст. 9–10). Спутники творчества — вечера, ненастья, сны, беды, «вино в стаканах» (переклички с «Мне снилась осень…», «Сегодня с первым светом встанут…», «Ночью… со связками зрелых горелок…», «Венеция», «Пиршества» и др.); «расточительные» беды — т. е. щедрые (метонимия); «вино» — предвестие судьбы Ганимеда-виночерпия. Любовь как «предтеча» творчества — евангельский образ, ср. реминисценцию из Мк 1:7 в «Эдеме». (От «Эдема» до «Я рос…» прослеживается образный ряд: Адам — Голиаф — блудный сын — предтеча и вознесение.) Любовь как прошлое обозначена образом лебединой песни (лебедь будто бы поет лишь перед смертью). Вознесение Ганимеда было содержанием стих. Вяч. Иванова «Ганимед» (сб. «Прозрачность», 1904), там — мотивы и сна, и смерти, важные для Пастернака. Возможна также перекличка со стих. С. Боброва «Пряхи» («Окрыленными стопами… покидать земной предел»).

Композиция — 2,5 + 2,5 + 1 строфа («ожидание и творчество» — «вознесение и любовь» — заключение). В первых двух частях параллельно повторяется смена времен: имперфект, перфект, (будущее) и настоящее. Первая часть дополнительно скреплена тройным повтором «Я рос…», строфическим анжамбманом в ст. 8–9 и общей рифмой во II и III строфах, а все стихотворение — кольцевым повтором ст. 1–2 = 23–24 (с точкой вместо запятой, для концовочной многозначительности).

Синтаксис: в начальной и предпоследней строфах (I и V) — одна фраза на 4 строки, в остальных — две на 2+2 строки. В ст. 1, 5, 9 и 23 дополнительно обособлены начала строф. Синтаксическая кульминация — II строфа с разрушенным анжамбманом в конце (точка вместо ожидаемой запятой) и нарочитым ослаблением фразораздела после ст. 6 (запятая вместо ожидаемой точки). Пунктуация здесь передает не синтаксические отношения, а стиховую тенденцию членения четверостишия.

В основе стиля — сравнение (в начале и конце стихотворения — «как Ганимеда», «как… лебедь», в середине — «предтечей»), переходящее в метафору («объятие орла», «бога жерла», ср. «фата повечерий», образ в стиле Вяч. Иванова). Античная образность слегка оттеняется христианской («предтеча», «вознесенье») и перебивается прозаизмом и анахронизмом «Заждавшегося бога жерла». Основная мысль «только вдохновенное творчество дает силу любить» подчеркнута перекличкой образов «я в объятии орла» и «мое объятие к тебе» (и дополнительно «(мои) предплечья» — «с орлом плечо к плечу и ты»). Слово «предплечье» (прозаизм!) употреблено, по-видимому, не в анатомическом значении, а как синоним плеча; а слова «плечом к плечу» (применительно к орлу и лебедю!) десемантизированы. Предконцовочное двустишие: соединение метафоры с метонимией («поморье безбрежно машет») при синтаксической двусмысленности («разметанным» без существительного кажется не дательным, а творительным падежом) — дает затрудненный смысл: «бушующий бред (вдохновения) нам, разъединенным, обещает соединение». Образ «поморья» перекликается с концовкой первой редакции «Ночного панно». В ст. 18 архаический оттенок значения слова «восторженно» (от «восторгать» = возносить), в ст. 22 архаическое ударение «издали́». Средняя доля переносных словоупотреблений — слегка повышенная, около 40 %, причем метафор вчетверо больше, чем метонимий. Метафоры преимущественно глагольные. Стилистическая композиция кольцеобразна: доля тропов повышена в двух начальных и в концовочной строфе.

Стихотворный размер — 4-ст. ямб с рифмовкой ЖМЖМ. Он напоминает о двух других образцах стихотворений про вознесение. Более дальний — «Гений» Языкова («Когда, гремя и пламенея, Пророк на небо улетал — Огонь могучий проникал Живую душу Елисея… пред ним гремит и блещет Иного гения полет…»); Елисей и Илия из этого стихотворения оказываются как бы библейским вариантом мифа о близнецах-Диоскурах. Более близкий образец — «Авиатор» Блока (1912), отсюда, может быть, «поморье бреда» в ст. 21 (ср. у Блока «Как чудище