Оропеса вместе с некоторыми приорами его ордена, и он «поставил себя в оппозицию к францисканцам»[2278]. Согласно Сигуэнсе, Оропеса был тем самым человеком, который доказал лживость утверждения францисканцев, сделав это после «проверки с великим тщанием по просьбе короля»[2279]. После этого, чтобы успокоить возбужденную публику, он произнес несколько проповедей в Мадриде, где раскрыл истинные факты, стараясь в то же время сохранить репутацию францисканцев, утверждая, что брат Фернандо был «введен в заблуждение и ринулся в это дело, не подумав как следует»[2280]. Но францисканцы остались опозоренными и пребывали в смятении.

Можно задать несколько вопросов по поводу участия Оропесы в этом инциденте. Было ли его присутствие в Мадриде случайным в тот момент, или король попросил его приехать в Мадрид и успокоить разгневанное население? Из этих двух возможностей первая выглядит более вероятной, потому что в начале декабря 1463 г. король даровал привилегию Лупиане, городу монастыря Сан-Бартоломе́, который находился в подчинении Оропесы[2281]. Само собой разумеется, что делегация, возглавляемая Оропесой, предстала перед королем в Мадриде для получения привилегии. Аудиенция имела место вскоре после прибытия короля в Мадрид, и он тотчас дал положительный ответ на ее просьбу, так что привилегия датирована тем же числом. Делегация иеронимитов, однако, могла оставаться в Мадриде еще несколько дней, пока документ не был подготовлен, или же по специальной просьбе короля, который мог пожелать получения консультации Оропесы по ряду вопросов. Между тем вспыхнул скандал с Ла Пласой, и король был рад иметь Оропесу под рукой. Как указал Сигуэнса, он попросил генерала ордена рассмотреть это дело и выразить свое мнение[2282]. Эти события еще больше снизили падающий престиж Эспины при дворе, усиливая при этом веру короля в Оропесу, в его личность, его суждения и предлагаемые решения. Оропеса завоевал репутацию мудрого, рассудительного и исключительно честного человека, причем настолько, что в момент, когда конфликт между королем и оппозицией зашел в тупик и был передан на рассмотрение арбитражного комитета из пяти членов, по двое с каждой стороны, глава ордена иеронимитов был избран пятым членом, чтобы, в случае патовой ситуации, склонить решение в ту или иную сторону. Тем самым Оропеса был поднят в высшие эшелоны правления кастильского государства.

Здесь, однако, мы должны остановиться, чтобы посмотреть на политическую ситуацию, которая привела к назначению арбитражного комитета, членом которого был Оропеса. Этот комитет должен был решить вопрос об управлении королевством и судьбу администрации Энрике, и, среди прочего, он бросил длинную тень на эволюцию проблемы марранов в Испании.

III. Пачеко подрывает режим

I

Ни одна из работ по истории испанских королевств не приписывает Хуану Пачеко какой-либо роли в основании святой инквизиции и настаивании на ее учреждении в Кастилии. При этом, однако, он, несомненно, прямо и косвенно влиял на развитие этих событий, причем в весьма заметной мере. Как уже отмечено, мы не можем знать с точностью, что происходило на переговорах между Альваро и толедцами в 1450 г. и в какой момент он пообещал им добиваться папского согласия на введение инквизиции в Кастилии. Однако можно сказать с уверенностью, что Альваро дал это обещание только тогда, когда его переговоры с толедцами зашли в тупик и он не видел иного пути для возвращения Толедо под власть короля. Кто твердо стоял в переговорах на стороне толедцев, давая им советы и поддерживая их шаги? Ответ — принц Энрике, который в тот момент был их участником, а точнее — Пачеко, наставник принца.

Если мы можем только предполагать, что Пачеко оказал влияние на первую попытку короля к установлению инквизиции в Кастилии, то его сильная поддержка плана инквизиции, предложенная королю Энрике 15 января 1465 г., не вызывает и тени сомнения. Этот план был включен в программу реформ, которую арбитражный комитет рекомендовал тогда королю с целью излечения болезней королевства. Пачеко был вдохновителем работы арбитров и, как мы увидим, активно участвовал в формулировании проекта инквизиции. Программа была отвергнута королем, и в ближайшие несколько лет из нее ничего не вышло, но не все ее пункты остались лежать на бумаге мертвым грузом. Прежде всего, сам факт того, что королевская комиссия высшего ранга, престижа и авторитета выступила за основание национальной инквизиции, не мог не произвести большого впечатления на испанское общественное мнение. Даже через несколько десятилетий этот акт рассматривался как начало проекта инквизиции в Кастилии[2283].

Но, пожалуй, важнее, чем прямое влияние Пачеко на формирование плана инквизиции, был толчок, который дала этому плану вся его политическая активность. Вторая половина царствования Энрике оказалась периодом несчастий для всей Кастилии, особенно для конверсо, и главная ответственность за многие из этих проблем должна быть возложена на Хуана Пачеко. На самом деле, вряд ли будет преувеличением назвать этот период десятилетием Пачеко, потому что только немногие явления исторической важности, случившиеся в те годы в Кастилии, не были вызваны Хуаном Пачеко или же реакцией на его действия. Само собой разумеется, что история марранов этого десятилетия не может быть написана, если не уделить должное внимание замыслам Пачеко и его действиям.

Что за человек был этот Хуан Пачеко? Чего он добивался?

Мы располагаем целым рядом характеристик Пачеко, сделанных его современниками. Все они были внимательными и искушенными наблюдателями, вместе составившими общую картину. Самыми поучительными из этих наблюдений были, несомненно, наблюдения Кастильо и Паленсии, двух главных историков правления Энрике, пристально следившими за карьерой Пачеко. Оба оставили детальные отчеты о его деятельности, сопровождаемые их недвусмысленными мнениями, и, хотя они резко отличались друг от друга в своих взглядах на короля и других исторических личностей своего времени, они практически сходились в своих оценках Пачеко, его характера и его мотивов. Это согласие внушает особое доверие их суждениям и позволяет нам с уверенностью принять их.

В глазах Кастильо Пачеко был «идеалом неблагодарности, тирании и ненасытной алчности»[2284]. Паленсия, который, несомненно, подписался бы под этими эпитетами, называет его еще и законченным заговорщиком и «неподражаемым мастером притворства»[2285]. Оба этих историка считают его нечистоплотным предателем, способным на многие преступления в погоне за удовлетворением своих амбиций. Их устрашающие характеристики Пачеко подошли бы к мифическому, а не реальному мерзавцу, но отчет о его отвратительных замыслах и поступках подтверждает, по существу, все эти обвинения. На самом деле, их слова бледнеют перед его делами.

Своей связью с Энрике Пачеко был обязан Альваро де Луне, который выбрал его в компанию принца-подростка. Выбор оказался пагубным — прежде всего