Этим премьер Уилсон разочаровал не только ООН и Содружество, но и многих британских врагов расизма. Среди них были сторонница левых взглядов, смутьянка и зачинщица Барбара Касл, косматый и праведный доктор Майкл Рамси, архиепископ Кентерберийский, который шокировал белых родезийцев своей воинственностью. Они пригрозили послать премьеру пепел своих сожженных Библий и предложили англиканской церкви петь новый гимн: «Вперед, вперед, христианские солдаты! Вперед, вперед — убивать свою родню»[3336].

Однако публичный отказ Уилсона сражаться окончательно уверил Смита в необходимости пойти на чрезвычайные меры и воплотить в жизнь свои планы. Вернувшись в Лондон, Уилсон тщетно просил его по телефону, и нашел, что он уходит от темы, но «поразительно спокоен и почти дружелюбен. Смит был спокоен, словно безумец»[3337].

Поэтому в одиннадцатый день одиннадцатого месяца 1965 года Смит прочитал прокламацию на красных, зеленых и золотистых свитках, объявив о независимости Родезии. День был сильно наполнен лишним и ненужным символизмом. Язык прокламации эхом повторял последних восставших британских колонистов, выпустивших Декларацию независимости. Однако в отличие от Томаса Джефферсона, Ян Смит продолжал заявлять об атавистической верности короне. Он завершил объявление исполнением гимна «Боже, храни королеву!»[3338] Когда играли национальный гимн, белые родезийцы стояли по стойке смирно в магазинах, офисах и на других рабочих местах…

* * *

Представитель королевы в Солсбери сэр Хэмфри Гиббс уже освободил Смита от работы. Премьер-министр заглянул в Дом правительства, симпатичный особняк с белой остроконечной крышей в голландском стиле и длинной верандой перед домом с колоннами, расположенный в уединенных садах с птичником и прудами с рыбами. И губернатор заявил ему: декларация лишает его и его министров всей законной власти. Но разбойничий режим имел то, что имеет большее значение — силу. Смит изолировал Гиббса, перерезав его телефонный провод и прекратив перечисление жалованья, отобрал у губернатора служебную машину и полицейскую охрану. Высший британский чиновник фактически стал пленником, просто видимостью королевского превосходства. Он был марионеткой в белом мундире с медалями — этаким символом утраченной имперской мощи Британии в перьях и пробковом шлеме.

Тем временем Гарольд Уилсон столкнулся с разделившимся мнением на родине. Оно лучше всего было представлено на наклейках на машины. На них писали или «Поддержи Родезию!», или «Родезия: один человек, один голос». Под давлением он оказался антитезой лорду Палмерстону. Пришлось предпринимать все действия против Смита, за исключением тех, которые имели бы какой-то эффект, усиливая жалобы от оппонентов Фронта на то, что они не получили «даже самой маленькой крошки поддержки из Лондона»[3339]. Уилсон наложил экономические санкции на Родезию, заморозив ее резервы, сдерживая торговлю и в конце концов наложив запрет на импорт нефти. Но как Смит неправильно предсказывал, что Одностороннее провозглашение независимости будет «трехдневным чудом»[3340], Уилсон ошибочно предсказал, что его меры могут положить конец восстанию «скорее в течение недель, чем месяцев»[3341]. На самом деле Родезия процветала по крайней мере семь лет, привлекая туристов и новые тысячи белых иммигрантов. Самой большой трудностью, с которой им пришлось столкнуться, стал недостаток шотландского виски. Также впервые после основания в 1893 году в клубе Солсбери закончился портвейн.

Хотя ни одна страна не признала правительство Смита, оно получило помощь от португальского Мозамбика и Южно-Африканской Республики. Они составляли две зияющие дыры в блокаде, которые Уилсон не мог и не хотел закрыть. Южная Африка представляла наибольшую проблему. Это был союзник Запада в «холодной войне» против коммунизма, источник золота и урана, жизненно важный торговый партнер. Сама Барбара Касл признавала: прекращение британского экспорта в Кейптаун, который составил 265 миллионов фунтов стерлингов в 1965 г. (почти в восемь раз больше, чем в Родезию), «наверняка обвалит фунт стерлингов»[3342]. Смит пытался поддерживать вызывающую беспокойство ненадежную дружбу с Фервурдом и его преемником Йоханнесом Форстером. Он усилил социальные и коммерческие связи между Солсбери и Преторией, укрепил спортивные отношения. (Говорили, что в плане крикета и регби «Родезия и Южная Африка стали одним и тем же»)[3343].

В 1967 г. Смит принял военную помощь от Форстера. Многим либеральным родезийцам не нравилась «политика нашего соседа на юге», как не нравилось и репрессивное законодательство, которое превратило их страну в фашистское государство[3344]. Но даже они выступали против быстрого наступления правления африканцев, поэтому Смит сохранял поддержку примерно 80 процентов белых. Те, кто его поддерживал, верили, что альтернатива Родезийскому фронту — черная диктатура. Они много рассуждали об убийствах и изнасилованиях, которые последуют за предоставлением гражданских и политических прав африканцу: «Независимо от его образования, уровня, до которого он поднимется, он навсегда останется дикарем и варваром»[3345].

Но националистическое движение было безнадежно разделено и деморализовано, и родезийские вооруженные силы легко сдерживали маломасштабную партизанскую деятельность. Однако угроза оставалась достаточно реальной, особенно — для незаконного режима. Как сказал восьмидесятидвухлетний лорд Малверн после одностороннего провозглашения независимости, даже тоталитарное правительство Смита должно понимать: «То, что может сделать восставшее меньшинство, восставшее большинство сумеет сделать гораздо лучше»[3346]. Так белые родезийцы сплотили ряды в ответ на внутренние ужасы и внешние угрозы.

Когда торговое эмбарго провалилось, Британия показывала себя все более бессильной. Поэтому Уилсон изменил своему слову не вести переговоров с совершившими государственную измену. В 1966 г. он встретился со Смитом на борту военного корабля «Тигр» недалеко от Гибралтара. Смит и другие страдали от морской болезни, пока крейсер ходил кругами. Сам Уилсон пошел на попятный. В ответ на расширение прав африканцев он согласился, что правление большинства отложат до следующего тысячелетия.