прошлого вечера, должен был вернуться чудовищно голодным!

Глава 23

Грегори был прав – время понеслось вскачь.

Вот только что мы отметили праздник урожая, отведали черничного пирога и обобрали первые яблоки и сливы – от них, сложенных в корзины, сушеных, моченых, варящихся в больших тазах, некуда было деваться, а поспевали все новые! Сидра в этом году должно было выйти немало… Ягод приносили столько, что Роуз только за голову хваталась, и с утра до вечера девушки перебирали, раскладывали на просушку, варили, делали пастилу и другие сласти, которых должно было хватить на всю долгую зиму.

А вот уже и осеннее равноденствие миновало, и ночи стали длиннее и холоднее, и я уже прижималась к Грегори не из одной только страсти, а и тепла ради: топить еще рано, но под утро становится зябко. Лес уже сменил зеленый наряд на золото и пурпур, и было там еще красивее, чем ранней весной. Вдобавок после затяжных дождей снова пошли грибы, и Роуз схватилась за голову – куда девать столько? Ну да лишнее шло скотине – к перелому года Роуз намеревалась зарезать откормленного кабанчика: не удержалась-таки, попросила купить поросят.

Уже прибрались в доме как следует, пока вода еще не леденила руки, поменяли летние шторы на плотные зимние, расстелили ковры – сразу сделалось уютнее. По вечерам приходилось зажигать все больше светильников, и тьма пряталась по углам, уютная и нестрашная, из нее выходила Чернушка и терлась о мои ноги, просила погладить…

В воздухе пахло терпко и тревожно – скорыми холодами (по ночам уже случались заморозки, я видела пожухлую траву), палой листвой, дымом и чем-то еще, неуловимым, странным, как всегда бывает по осени.

Отцвели уже и астры, и хризантемы, только шиповник упорно распускал цветок за цветком, и пусть листья его покраснели от ночного холода, а цветы сделались мельче, их не убавилось.

Я наведалась к старому шиповнику, едва дождавшись, когда Грегори отправится проверить окрестности: Эрни сказал, что вроде бы слышал охотничьи рога…

– Смотри-ка, – сказала мне душа шиповника, раздвинув ветви.

Взглянув, я не поверила своим глазам: тоненькие веточки роз окрепли и, хоть тоже покраснели от холодов, успели одревеснеть, а это означало, что у них есть шанс пережить зиму!

– Может быть, укрыть их, госпожа? – спросила я.

– Рано еще, – серьезно ответила она. – Гляди внимательней…

– Быть не может… – ахнула я. На веточках видны были бутоны, маленькие, но они были!

– Они успеют распуститься до снега, это я обещаю, – серьезно произнесла душа шиповника. – Ну а прочее зависит от тебя. Ты добыла оружие?

– Добыла, – ответила я.

Кинжал всегда был при мне, и стоило немалых усилий утаить его от Грегори. Хорошо еще, он никогда не совал нос в мое рукоделие, а поди знай, что у меня там такое тяжелое в кошеле, может, ножницы!

– Тогда просто будь настороже. Уже скоро откроются двери Зимы, а откладывать до будущего года фея не станет. Жди удара со дня на день, – предостерегла она. – Но, думаю, она тебе по зубам, раз ты тоже цветок с ветви Норвудского дерева! Старые деревья рассказывали тебе о Черной герцогине?

– Матери Короля-чародея? Да, упоминали.

– Если она сумела одолеть фей в их чертогах…

– То я на своей земле не имею права проиграть, – закончила я. – Так я и сказала им.

– Жаль, уже осень. Почти все духи уснули, мало кто сможет помочь тебе. Я да дикий виноград, да хмель, да сосны с елями и можжевельником – эти еще держатся. И старые деревья, конечно, но и они почти уже заснули.

– Ничего. Я буду настороже, – пообещала я и выбралась из-под цепких ветвей, все еще усеянных цветами. – Спасибо вам, госпожа.

– Я делаю свое дело, а ты делай свое, – отозвалась она, – и припомни, откуда взялись цветы на шиповнике…

Я припомнила и решила, что это уж точно ересь: в Книге Странствий говорилось, что Создатель как-то в рассеянности своей наступил на небольшой кустик и чуть не раздавил его. Расстроившись, он решил перенести бедное растение в место получше, но прежде, чем сумел выкопать его из земли – корнями оно держалось крепко! – изодрал руки в кровь, ветки были колючими донельзя. Однако он все же пересадил куст в хорошую землю, вдоволь напоил водой, омывшей его руки, и пошел себе восвояси. Ну а на шиповнике – это был тот самый колючий куст – распустились душистые цветы…

– Грегори? – удивилась я, увидев его возле старых деревьев. Он стоял, приложив ладони к стволам и будто бы прислушивался. – Вы же отправились ловить браконьеров!

– Эрни послышалось, – ответил он, повернувшись ко мне. – Он спутал звук рога с кличем лебедей – они улетают. Пойдем взглянем на наших?

– Идем, – улыбнулась я, взяв его за руку. – А что вы делали здесь?

– Ждал тебя. Хотел пойти следом, да кошка не пустила, – кивнул Грегори на Чернушку, устроившуюся на толстом суку. – Шипела, как целый клубок змей, и бросалась. Я и решил, что не стану мешать твоему колдовству…

– Это не колдовство.

– Не важно. Знаешь, я попробовал поговорить со старыми деревьями, – он запрокинул голову, – и мне даже показалось, что я слышу их, как в юности. Но должно быть, это просто ветер шумел в кронах…

– Ветер! – буркнул дуб, и желудь прилетел точно в лоб Грегори Норвуду. – На покой пора, а они ходят, будят!

– Мне мерещится или ты тоже слышала это?

– Не мерещится, – невольно улыбнулась я. – Но и правда, не станем мешать. Им скоро на покой…

– Кому на покой, нам на покой? – не выдержала яблоня-брюзга. – Да я еще ваших правнуков переживу!

– Ну… тогда живите как можно дольше, почтенная, – после паузы выговорил Грегори, и мне показалось, будто в глазах его сверкнули озорные искры.

– Мало ты у меня веток обломал, когда за орехами лазал, что белка, – проворчала она.

– Да уж, осторожностью ты не отличался, – добавил орешник.

– Орехи? И правда, тут росли какие-то необычные орехи, которых не сыскать было во всем лесу, – припомнил вдруг Грегори. – Я пробовал посадить их в других местах, но они все не росли…

– Дурень, ты неспелые сажал! – хохотнул дуб. – Нет бы попросил, мы бы вырастили дитя, но уж не обессудь!

Грегори молча смотрел вверх, в кроны деревьев.

– Я, кажется, вернулся в Норвуд, – сказал он наконец.

– Норвуд всегда с тобой и в тебе, – отозвались деревья. – Где бы ты ни был.

Он отрывисто кивнул и пошел прочь, а когда я, поклонившись деревьям, нагнала его, молча обнял за плечи.

– Голова болит, – услышала я. – Вспоминаю – обрывками, клочками, и в висках