не из чего, остается надеяться, что это не отрава для нежного человеческого организма). Сомнения Милова, впрочем, никак не отразились ни на лице его, ни на поведении — он хрустел себе и хрустел, пока посуда не опустела. Запили кипятком, подкрашенным слабой заваркой, вместо сахара была вроде бы карбоксилаза — ее Милов брать не стал, помнил, что от нее болит голова, а у него и так хватало причин для головной боли.

Поев — начали собираться, ни о чем не разговаривая, стараясь даже не встречаться взглядами — не из смущения, но как раз для того, чтобы не начинать никакого обмена мнениями: никто не стремился раскрывать свои планы и намерения на предстоящий день. Сборы, собственно, заключались только в том, что Леста убрала со стола посуду и надела куртку; технетский гардероб разнообразием не отличался. Милов стоял уже у двери.

— Мне пора, — объявил он кратко. Леста кивнула:

— Я тоже иду.

— Лучше выйдем порознь. Я первым.

— Хорошо. Мне все равно нужно еще позвонить по делу. А телефон на втором этаже. Ты успеешь отойти достаточно далеко.

— В случае чего — ты меня не знаешь, я у тебя не был.

Он ожидал, что она улыбнется, но она ответила серьезно:

— Да, конечно.

— Наверное, не вернусь.

Она только кивнула, лицо не выразило ничего.

Надо было уже идти; он бессознательно медлил.

— Спасибо тебе, — сказал он. — За всё.

Вот тут она неожиданно улыбнулась. Но лишь мгновенной улыбкой. И повернулась спиной — наверное, чтобы он ушел, наконец.

Милов осторожно приотворил дверь. Войти и выйти — это как летчику взлететь и приземлиться: самые опасные мгновения. Но за дверью всё оказалось спокойно: пустынный коридор, и в конце его — выход на тихую улицу.

Он перешагнул через порог и пошел, не оборачиваясь.

9

(147 часов до)

Путь до фонтана, до городского центра занял, как он и предполагал, сорок с небольшим минут. За это время, шагая в ритме, никого не обгоняя и не отставая, Милов успел совсем прийти в себя и настроиться на предстоящие, возможно, дела.

Он старался заметить признаки какого-то беспокойства, неблагополучия в городе, что было бы естественно после вчерашней информационной передачи; всё, однако, представлялось спокойным, обычным, народу на улицах было не меньше и не больше, чем вчера, трамваи, автобусы, машины двигались с прежней плотностью. Всё прекрасно, словом. И все же что-то происходило в стране — пусть и не в столице, а на востоке, но что-то происходило. Если сейчас встреча не состоится, то на предстоящие три дня выжидания надо будет, пожалуй, направиться именно туда — понять, что и почему происходит и обогатить свои запасы информации: ее, как правило, больше всего бывает именно там, где что-то происходит, потому что события и происходят вследствие возникновения какой-то новой информации. Как пробраться, если дороги перекрыты? Ну, это уже, как говорится, дело техники…

Обдумывание способов проникнуть на закрытую территорию и заняло почти все время; он занимался этой работой, заранее зная, что на местности всё получится не так и придется принимать другие решения. Однако, сам процесс размышления действовал успокаивающе.

Перед тем, как приблизиться к фонтану, он сделал широкий круг, исподволь приглядываясь. Ничего, что могло бы его встревожить, он не заметил, да и интуиция подсказывала, что никакой угрозы сейчас не было. И даже места на скамейках есть. В том числе и на той, на которой он должен был усесться и ждать.

Милов подошел к скамейке, повернулся спиной, чтобы непринужденно опуститься на нее. И замер на миг.

К скамейке приближалась с противоположной стороны — от бульвара — Леста. Она смотрела прямо на него, и этот ее взгляд даже оптимист не назвал бы добрым.

Но и его нимало не обрадовало появление технали; уже утихомирившиеся было подозрения вспыхнули газовым факелом. Сам того не сознавая, он стиснул кулаки. Но вовремя спохватился: технеты не проявляют эмоций! — и лишь отвернулся, понимая, что не в его силах помешать ей подойти и сесть на ту же скамейку. К счастью, она опустилась на жесткое сиденье не рядом с ним, а поодаль, насколько это было возможно — уселась на противоположном конце достаточно длинного сиденья. Она тоже не смотрела в его сторону, даже головы не повернула, и тем не менее он продолжал ощущать ту ненависть, что ясно прочиталась в ее глазах, когда их взгляды на мгновение встретились только что.

Сколько-то времени протекло в безмолвной взаимной ненависти, прежде чем Милов глянул на часы — небрежно, вскользь. Уже совсем мало минут осталось до истечения условленного срока; все ясней становилось, что и сегодня встреча не состоится. Но теперь Милов начал уже догадываться, почему: вероятно, Леста была известна тем, с кем ему предстояло встретиться, и они не хотели — или не должны были — устанавливать контакт в ее присутствии. Она пасла его, вероятнее всего; всё было театром, начиная со вчерашнего уличного происшествия, после которого представители власти так быстро его потеряли. На самом же деле (соображал он) они издалека вели его до того самого момента, пока он не заговорил с нею здесь, на этом самом месте; после этого им не о чем больше было беспокоиться. Постой, а как они могли знать, что именно здесь надо ждать его? Выходит, место рандеву им известно, они не знают только, кто придет на свидание; это-то и хотят установить. Всё очень просто, никаких загадок, ничего сверхъестественного…

Да, чудесно. Вывод отсюда следовал лишь один: немедленно уходить. Куда угодно. В пустоту. Раствориться. Пусть, если хотят, гонятся за ним — но зато не пострадает никто другой из немногих, видимо, еще уцелевших здесь…

Тут же он заспорил с самим собой. Если именно ее присутствие — причина того, что к нему никто не подходит, значит, те, кто ему так нужен, еще раньше прочитали ситуацию и никто сюда не подойдет. Однако, встреча должна произойти — иначе всё зря. Они понимают это не хуже, чем он сам, и непременно будут искать возможность войти в контакт. Не здесь, разумеется; но если он просто пойдет по улице, то наверняка ему каким-то способом дадут понять, что и как нужно делать. Кто-нибудь, обгоняя или идя навстречу, обронит два слова, или сунет записку в руку, или мало ли еще как. Только это обязательно должен будет быть некто с большим родимым пятном под левым глазом; если обстановка позволит, Милов скажет этому меченому: «Никак не могу оторваться от этого фонтана», на что в ответ последует: