Народ, – вспоминает В. Батшев, – повалил быстро и дружно, через десять минут зал был набит, а люди шли – двери не закрывали, все было слышно в коридоре (В. Батшев. С. 43).

успех поэтического представления «Антимиры» был невероятным – сродни успеху, извините, балета Большого театра. За пятнадцать лет спектакль выдержал восемьсот представлений (В. Смехов. Та Таганка. С. 171–172).

«Антимирам», – говорит Андрей Вознесенский, – было суждено стать первым спектаклем, уверенно пошедшим на таганской сцене. Его сыграли даже раньше, чем «Десять дней…». В «Антимирах» Высоцкий впервые в жизни вышел на театральную сцену с гитарой. Каждый сотый спектакль играли особо. Мы с актерами писали новые тексты, турандотствовали после спектакля, я читал в зале новые стихи – так были впервые прочитаны «Стыд», «Оптимистический реквием по Владимиру Высоцкому», «Васильки Шагала» (А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 5. С. 162–163).

Сегодня в «Правде» статья редактора Румянцева «Партия и интеллигенция», по сути очень важная, хотя и повторяющая общеизвестные истины о том, как надо «беречь» интеллигенцию, научную и художественную. Это полтора подвала с соответствующими цитатами из Ленина и партийных документов двадцатых годов728.

Все дело в том, насколько симптоматично появление такой статьи. У правительства (или, как принято говорить, у «руководства») нет никакой ясной линии поведения: все зыбко, случайно, шаляй-валяй… (П. Антокольский. Дневник. С. 31).

на нас набросились.

Это была не Москва.

Злобное невосприятие. Ненависть. Не желание слышать и слушать. И столкнулись не только московская с ленинградской школой, а разные поколения, разные системы координат.

Губанов психанул, заорал, чуть ли не впал в истерику.

Ленинградцы засмеялись, закричали.

Мы вскочили – дело пахло дракой.

– Поехали отсюда к ебеней матери! – заорал Губанов.

Мы быстро собрались и вышли на улицу. Нас не задерживали (В. Батшев. С. 58).

Первая – убрать Федина, потому что «этот мягкотелый интеллигент не способен противостоять клеветникам и модернистам»; вторая – убрать Твардовского так как его имя «стало знаменем всех ревизионистов в советской литературе»; третья – убрать Кочетова «ибо своими неприличными выходками и плохим стилем он компрометирует наш союз»; четвертая – «тут вы меня поймите правильно, товарищи, я не антисемит, у меня масса друзей евреев, я за то, чтобы евреи трудились во всех областях нашей жизни наряду с другими нациями, но в литературе, в великой русской литературе, им делать нечего» (Л. Владимиров. С. 172–173).

сплошной демонстрацией подлости, ханжества, черносотенной мрази. Разливанное море «среднего». Нажим со стороны МК или ЦК на этот раз был поразительным, одуряющим, наглым (П. Антокольский. Дневник 1964–1968. СПб., 2002. С. 35)729.