справки. Справки направить в Особую тройку и по рассмотрении их тройка должна вынести единственный приговор — расстрел.

«Мемориал» объясняет смысл это затеи тем, что планировались аресты и осуждения большого числа людей, а тюрьмы и лагеря были переполнены, поэтому их нужно было разгрузить для свеженьких узников. Старых расстрелять, а новых посадить.

Так зачем вообще нужна была эта катавасия с «Особой тройкой», если ее решение формальным предусматривалось, приговоры ни осужденным, ни их родственникам не сообщались, зачем вообще «тройка» что-то рассматривала и какие-то решения выносила? Для кого? Просто списали бы в расход 1200 человек, отобранных в тюрьме, закопали их поглубже, а родственникам сообщили: сидит без права переписки, но скоро умрет от цинги.

Это вообще вопрос глобальный, так сказать: зачем тройки НКВД выносили расстрельные приговоры, если эти приговоры изначально никто никогда не должен был увидеть? Самих приговоренных запрещалось с ними знакомить, родственникам о них не сообщали, сообщали, что их близкие получили 10 лет без права переписки, поэтому даже в перспективе никогда не планировалось их рассекретить. Кому и для чего нужен секретный приговор, который никогда не должен был стать известным даже родственникам осужденных? Есть варианты ответа? У меня есть только один: эти приговоры нужны были только для того, чтобы их найти в архивах и осудить коммунистический режим, как преступный. Больше не для чего.

* * *

Но вернемся к лимиту. Может, все-таки была такая ситуация, что сам начальник Соловецкой тюрьмы запросил у Ежова лимит на репрессирование 1200 человек, ведущих в заключении преступную деятельность?

Такая ситуация имело бы место быть, если бы на голову майора Апетера упал с пальмы кокос и тяжело его контузил. Но на Соловках пальмы не растут.

Поясняю, в Соловецкой тюрьме заключенных сидело порядка двух с половиной тысяч. Тюрьма — место, где отбывают срок наказания и перевоспитываются (в ее советском варианте), да там сидят еще подследственные и ожидающие вступления приговора в силу.

И обязанность тюремной администрации состоит в том, чтобы обеспечить условия, при которых заключенные наказывались лишением свободы и перевоспитывались, а не занимались преступной деятельностью. Если из 2500 заключенных 1200 ведут в тюрьме преступную деятельность, то возникает правомерный вопрос: в этой тюрьме администрация, вообще, существует? Или там только кухня, на которой баланду варят, работает?

Ситуация, при которой сам Апетер запросил такой лимит в Центре невозможна. Тогда получается, что начальник тюрьмы с подчиненной ему оперчастью вместо того, чтобы своевременно пресекать и предупреждать преступления, совершаемые заключенными, в позе сторонних наблюдателей смотрели, как половина контингента сбилась в преступные группы и шайки, ожидая разрешения Центра применить против них карательные меры.

Не могло быть такой ситуации, при которой Апетер запрашивает Центр:

— Разрешите мне репрессировать 1200 заключенных, ведущих в тюрьме активную контрреволюционную и иную преступную деятельность.

Потому что ему ответят:

— Ты там чем занимаешься? Фрески в Соловецких церквях разглядываешь или работаешь? Почему лица, совершившие у тебя в тюрьме преступления, еще не осуждены или не находятся под следствием?

И такой ситуации, когда Центр предписывает Апетеру репрессировать 1200 человек тоже быть не могло, потому что уже Апетер ответил бы:

— Вы там думаете, что я здесь только водку с конвойными пью с утра? Все, ставшие мне известными, преступления у меня в тюрьме немедленно расследуются, лица, виновные в их совершении, находятся под следствием, те, по которым следствие закончено, ожидают суда. В тюрьме порядок и беспредела нет, со своими обязанностями справляюсь.

— Да ты там не бурогозь, мы знаем, что ты справляешься, но твою тюрьму нужно разгрузить для свежих зэков, поэтому состряпай липовые дела на 1200 человек и справки направь в Особую тройку НКВД ЛО, она по твоим справкам их приговорит к расстрелу.

— Вот вы орлы! На основании моих липовых справок Особая тройка расстреляет людей, а потом вы меня за эти справки… С Особой тройки спроса нет, они же мои материалы рассматривали, крайний я буду, как фальсификатор. Так меня прямо сейчас начальник моей оперчасти пошлет на три буквы, он же тоже крайним будет. Письменный приказ от меня потребует сфальцифицировать дела. Вы мне тоже письменный приказ пришлите совершить это должностное преступление, вместе будем отвечать. Политика партии? Сталин приказал? Постановление партии по моей тюрьме предоставьте и приказ Сталина. Пока их не будет — не буду ничего исполнять. А насчет вашего преступного указания доложу вышестоящему руководству. По Уставу. Потому что, выполнив ваше указание, я совершу преступление, за которое УК РСФСР карает вплоть до ВМН. Мне зачем такой компромат на самого себя нужен?

— Да ты не боись, товарищ Апетер. Никто никогда не узнает, что такие приговоры были и никто твоих справок не увидит.

— Тогда зачем вообще вы мне приказываете эти справки делать, дела фальцифицировать? Давайте просто расстреляем 1200 человек без всяких справок и приговоров, если их никто не увидит никогда. Трупы спрячем и все дела. А-а! Я понял! Вы хотите, чтобы на меня компромат был и меня за яйца на нем подвесить…

Граждане, вы понимаете это? Вы когда-нибудь в этой жизни занимали хоть какую-то должность, предусматривающую хоть какую-то ответственность? Вы понимаете, что «соловецкий расстрел» в том виде, как он нам представлен, мог произойти только в фантастическом Мордоре, населенном тупыми кровожадными орками?…

* * *

…На Соловках сидело достаточно много известных людей, судьбе которых посвящены различные исследования, не все из этих заключенных дожили до освобождения, можно брать биографию любого из них и изучать, содрогаясь от хохота при чтении страниц о страданиях от «зверств режима» и недоумевая от «реабилитации».

С Вангенгеймом особо показательно. Сведения о нем из виртуального музея ГУЛАГа http://www.gulagmuseum.org/start.do?language=1:

«Создатель Гидрометеорологической службы СССР. Род. 9.10.1881 в с. Крапивна Конотопского у. Черниговской губ. Отец метеоролог и земский деят. Ф. П. Вангенгейм. Окончил физ.-мат. фак-т МГУ (1906), Моск. с/х ин-т (1909). Член студенческого исполн. комитета РСДРП, в 1902 арест. за орг-цию студенч. демонстрации, приговорен к 6 мес. тюрьмы и высылке из Москвы. В 1910–13 работал синоптиком в Махачкале. В 1-ю мировую войну служил в действ. армии, метеоролог. С 1917 жил в Дмитрове Курской обл., ст. агроном и инспектор нар. образ. С 1920 в Москве, ст. науч. сотр. в отделе долгосрочных прогнозов Главной физ. обсерватории. В 1924–29 работал в Главнауке, с 1927 нач. редакции геофизики БСЭ, руководил Центр. бюро краеведения. С 1928 проф. кафедры физики МГУ. В 1929–34 член Презид. Гос. ученого совета. В 1929 создал и руководил Единой гидрометеорологической службой СССР, предс. Гидрометеорологического комитета при Совнаркоме