Надо что-то делать.

Но все, что она могла припомнить, — это вошедшие в ее сознание, словно призрачная тень, слова отца. Он сказал их ей прошлой весной, сидя на переднем крыльце их дома на ферме. Стояло прекрасное утро. И отец говорил: «Это твой дом, и здесь тебе всегда рады. Видишь ли, Господь определяет нам место, где жить. Твое место здесь, чтобы ты по силам трудилась там, где твоя проблема не будет доставлять тебе неприятностей. Такова воля Божья. Как ни крути, тебе надо возвращаться домой», — закончил отец и пошел отвозить бочку с аммиаком, не дав ей возможности написать ответ в блокноте, который у нее всегда был под рукой. В тот раз Мелани прекрасно понимала смысл слов — даже с немыслимыми свистящими и гортанными смычными. Так же ясно, как сейчас понимает Хэнди — Брута.

Вдруг Мелани увидела, как у Беверли задергалась голова, и поняла, что у девочки сильный астматический приступ. Ее лицо потемнело, глаза страдальчески закрылись, она отчаянно пыталась вдохнуть. Мелани погладила ее по влажным волосам.

— Сделайте что-нибудь! — показала ей Джойслин своими толстыми неловкими пальцами.

В зал поползли тени от механизмов и проводов, стали резче, качнулись, задергались. Мелани встала и вышла из зала. Брут и Горностай по-новому развешивали лампы.

«Может, они дадут одну и нам? Хоть бы дали…»

— Чтоб он сдох! — вспылила белокурая Киэл. — Как я его ненавижу! — Она посмотрела на Брута, и ее круглое лицо исказилось злобой.

— Успокойся!

— Чтоб он сдох!

— Прекрати!

Беверли легла на пол и жестом попросила:

— Помогите!

В соседнем зале Брут и Горностай сели рядом под качающейся лампой, и ее свет отражался от коротко остриженного черепа Горностая. Они смотрели телевизор и переключали каналы. Медведь стоял у окна и считал. Полицейские машины, догадалась Мелани.

Она направилась к мужчинам и остановилась в десяти футах от них. Брут посмотрел на ее темную юбку, красную блузку и золотую цепочку — подарок брата Дэнни. Он отвратительно улыбался и откровенно изучал ее. Но рассматривал не тело и ноги, как Медведь, а лицо и особенно уши. Вот так же он глядел на бедную миссис Харстрон — словно добавлял еще один экземпляр к своей коллекции трагедий.

Мелани показала, чтобы он дал ей на чем написать.

— Говори, — медленно ответил он и так громко, что она почувствовала на себе неслышные вибрации голоса. — Говори.

Мелани показала на шею.

— Ты еще и немая?

Нет, говорить она не станет, хотя голосовые связки у нее вполне здоровые. И поскольку Мелани оглохла относительно поздно, она знала основы произнесения слов. Но, следуя точке зрения Сьюзан, отказывалась от орализма, поскольку в их среде это было немодным и порицалось. Сообщество глухих отвергало тех, кто старался пристроиться к двум мирам: миру Глухих и миру Иных. Мелани за пять или шесть лет не произнесла ни одного слова.

Она показала на Беверли, изобразила, что задыхается, и дотронулась до груди.

— Это она больная? Что с ней?

Мелани сделала знак, будто принимает лекарство.

Брут покачал головой.

— Мне плевать. Возвращайся на место и сиди смирно.

Девушка умоляюще сложила руки. Брут и Горностай расхохотались. Брут что-то сказал Медведю, и она внезапно почувствовала вибрацию приближающихся шагов. Рука обхватила ее грудь и потащила по полу. Пальцы больно стиснули соски. Мелани стряхнула с себя руку и расплакалась.

В зале забоя вырвалась и опустилась на пол. Схватила одну из лежащих ламп и, горячую, маслянистую, прижала к себе. Она жгла пальцы, но Мелани вцепилась в нее как в спасательный круг. Медведь посмотрел на девушку так, будто собирался что-то спросить.

Но Мелани вела себя так же, как в тот весенний день, когда отец сидел на крыльце. Ничего не ответила — просто отвернулась.

Тогда она поднялась по скрипучей лестнице и села в своей спальне в кресло-качалку. А теперь легла на пол. Снова почувствовала себя ребенком, моложе сестер-близняшек. Спасаясь от окружающего, закрыла глаза и отключилась. Со стороны казалось, что она потеряла сознание. Мелани и на самом деле больше здесь не было — она унеслась в другое место, где ей не грозила опасность и о котором не знала ни одна душа на свете.

Отбирая переговорщиков для работы с преступниками, захватившими заложников, Артур Поттер обнаружил, что ему приходится общаться с клонами себя самого — добродушными, плохо одетыми копами среднего возраста.

Одно время считалось, что для таких переговоров следует привлекать психиатров. Но хотя любой кризис с заложниками во многом напоминает сеанс терапии, врачи мало подходят для этого занятия. У них слишком аналитический склад ума и они слишком сосредоточены на установлении диагноза. Тогда как задача переговорщика не определить характер заболевания преступника согласно «Руководству по диагностике и статистике психических расстройств», а убедить его выйти с поднятыми руками. Для этого необходим здравый смысл, сосредоточенность, острый ум, терпение (над этим качеством характера Поттер упорно работал), здравое суждение о самом себе, редкое умение хорошо говорить и редкий талант слушать.

И самое главное: переговорщиком может быть только тот, кто умеет контролировать свои эмоции.

Вот этим теперь и занимался Артур Поттер — всеми силами старался забыть, как на его глазах что-то разорвало изнутри грудь девушки и его лицо окропило горячей кровью. Он много раз вел переговоры с преступниками, захватившими заложников. И тогда тоже гибли люди. Но впервые столкнулся настолько близко с таким хладнокровным убийством.

Позвонил Хендерсон. Репортеры слышали выстрел и били копытом, требуя информацию.

— Отвечайте, что в течение получаса я сделаю заявление. Вам я скажу, только не проговоритесь: он убил девушку.

— Боже! — воскликнул старший специальный агент, но, судя по голосу, вовсе не был расстроен, а даже почти рад. Видимо, потому, что в разворачивающейся трагедии ключевую роль играл не он, а Поттер.

— Расстрелял. Убил в спину. Все это может плохо кончиться. Потеребите Вашингтон, потребуйте, чтобы ускорили отправку группы спасения заложников.

— Почему он это сделал?

— Без всяких видимых причин, — ответил Поттер, и они разъединились. — Генри, — обратился он к Лебоу. — Мне нужна помощь. Чего нам следует избегать?

Переговорщики стараются укрепить контакт с преступником, обсуждая его личные дела. Но если коснуться нежелательных тем, можно привести его в ярость и даже подтолкнуть к убийству.

— Данных маловато, — ответил аналитик. — Я бы не говорил о военной службе и о его брате Руди.

— Родители?

— Отношения с ними неизвестны. Я бы придерживался общих тем, пока не узнаем о нем больше.

— Девушка есть? Как ее имя?