Танакиль это видела.

– Я бы на твоем месте не стала. Или ты забыла, кто я? Я – первый стук всякого сердца, и я же – его последний стук. Я – нежный агнец, и я же – волк, перегрызающий ему горло. Я – песня, что звучит в крови каждого живого существа. Помни это, карга. – Она перевела взгляд на трепыхающегося ворона и ухмыльнулась. – Так что сама сиди в табакерке.

И она исчезла, растворилась во тьме вместе с совой. А там, где только что был ворон, оказалась девушка: часто дыша, она сидела на земле и дрожащими пальцами ощупывала порезы на шее.

– Встань, Лоска, – приказала ей Судьба. – Ступай в мою комнату. И жди меня там.

Девушка подчинилась и на трясущихся ногах покинула поляну.

– Сова могла убить бедняжку. Может, тебе лучше собрать вещички, пока никто не пострадал? – злорадно заметил Шанс. – Победа, считай, у меня в кармане.

Судьба смерила его ледяным взглядом.

– Возвращайтесь в замок, маркиз. Отдыхайте, набирайтесь сил. Они вам еще понадобятся. Насколько мне известно, вам предстоит искать лошадь. И мальчишку. И еще сестру, разве нет? – спросила она, уходя.

Шанс яростно выругался. Значит, карга все же слышала их разговор с Танакиль.

У края поляны Судьба остановилась, повернулась к нему и с ядовитой улыбкой закончила:

– Если только я не найду их раньше.

Тави стояла у дверей кухни, обеими руками прижимая к себе большую миску свежесобранных слив; утренний ветерок развевал широкий подол голубого платья. Ее скептический взгляд был устремлен на содержимое большой корзины, которую Изабель погрузила в заднюю часть повозки.

– А что, если сиротам не нужны яйца? – спросила она.

– Конечно нужны, – ответила Изабель, поправляя Мартину упряжь. – У сирот ведь ничего нет. Они будут рады и этому.

Тави приподняла бровь:

– Ты хотя бы знаешь, где он, сиротский приют?

Изабель метнула в сестру взгляд. И ничего не ответила.

– А меч у тебя с собой?

– Нет, конечно. Зачем он мне? – сказала Изабель.

Правда, однако, была в том, что меч пропал. Утром она проснулась и обнаружила, что меч, которым еще два дня назад она рубилась с дезертиром, превратился обратно в кость, словно почуял, что опасность миновала. И она снова положила ее в карман вместе с другими дарами Танакиль.

– И вообще, с чего это тебе вздумалось отдавать неизвестно кому яйца, которые нам и самим нужны? – не унималась Тави.

– Потому что это будет правильно. Я сделаю доброе дело.

– Продолжаешь искать куски своего сердца?

– Да, – сказала Изабель, забираясь в повозку и занимая место впереди.

– А ты хотя бы знаешь, какие они?

Изабель кивнула. Ведь она только и делала, что думала о них.

– Доброта, великодушие, щедрость, – с уверенностью ответила она. – Сегодня я воспитываю в себе щедрость.

Танакиль говорила, что Элле не пришлось искать куски своего сердца. «Потому что она их и не теряла, – поняла Изабель, когда укладывалась вчера спать. – Элла всегда была такой: доброй, великодушной, щедрой. Может быть, Танакиль хочет, чтобы и я такой стала».

– Иззи, я говорила серьезно, когда просила тебя не ездить больше верхом. Ты опять ездила?

Изабель, которая как раз подалась вперед, чтобы взять вожжи, выпрямилась и посмотрела на сестру.

– Ты все еще думаешь, что я ударилась головой?

– Я думаю, что все это очень странно, – сказала Тави, занося сливы в кухню.

Изабель посмотрела ей вслед.

– Я не спятила. Скоро нам станет легче жить, вот увидишь, – сказала она тихо. – Хорошеньким девушкам всегда живется легче. Перед ними придерживают дверь. Дети дарят им цветы. Даже мясник и тот бесплатно отрежет кусочек колбасы, только ради удовольствия посмотреть, как хорошенькая девушка будет его есть.

Щелкнув вожжами Мартина, она выехала со двора.

Изабель без труда нашла сиротский приют – тот стоял на узенькой улочке, позади церкви.

Приютом управляли монахини, и он был частью монастыря. Участок окружала железная ограда, но калитка была не заперта. Изабель толкнула ее и вошла, неся корзину яиц.

В заросшем травой дворе дети в грубых серых одежках играли в игры. К ней подошел мальчик с ангельской мордашкой. За ним следовали его друзья.

– Здравствуй, малыш, – сказала Изабель. – Я принесла вам яиц.

Мальчик нерешительно приблизился к ней.

– Меня зовут Анри, – сказал он, разглядывая ее внимательно. – А тебя – Изабель.

– Как ты догадался? – с улыбкой спросила Изабель, опускаясь на колени.

– А я и не догадывался. Сестра Бернадетт показала на тебя, когда мы ходили на рынок. И сказала, что мы не должны вырасти такими, как ты. Ты – одна из двух сводных сестер королевы. Вы обе уродины. А еще ты злая и жадная.

Улыбка Изабель погасла. Вперед выступили две маленькие девочки, которые до того держались за спиной мальчика. Они запели:

Изабель и оглянуться не успела, как детишки встали в хоровод и заскакали вокруг нее, точно чертенята, приговаривая:

Пропев свою песню, они разорвали круг и с визгом и хохотом бросились врассыпную.

Изабель решила не дожидаться, пока вдохновение снова посетит их, и уйти раньше.

– Вот, возьми, – сказала она и сунула Анри корзинку. – Это яйца. Хорошие, свежие.

– Не хочу. От тебя я ничего не возьму, – сказал Анри.

Изабель почувствовала, как внутри нее зашевелился гнев, но решительно загасила его.

– Я оставлю корзинку здесь, – сказала она. – Может быть, один из вас все же занесет ее внутрь.

Анри насупился и пожал плечами. Он поглядел на корзинку, потом на одного из друзей.

– Давай ты, Себастьен, – сказал он.

– Нет, ты, Анри, – ответил Себастьен. Анри повернулся к маленькой девочке. – Эмили, ты сделай.

Изабель решила не слушать дальше. Пусть без нее разбираются, кому из них нести яйца в дом.

Но оказалось, что спор шел совсем не об этом.

Изабель успела сделать всего несколько шагов, как вдруг почувствовала боль в спине, внезапную и резкую, между лопаток. Сила удара была такой, что ее даже бросило вперед. Но она не упала, а обернулась.