слезы сообщил он — "Все едут. Все с семьями. Все с багажом. Все чемоданы из окон выкидывают. А у меня ничего! Только вот эта сумочка!"

Потом он на секунду задумался и сообщил.

"А я что хуже? Пойду вот тоже сумку из окна выкину."

Потом он направился к стоящему поезду. Вошел в вагон, очутился в первом попавшемся купе возле открытого окна. Залез на столик и выбросил из окна сумку. Потом он сунул голову в окно и начал неуклюже выбираться. Он свесился наполовину из окна, потом руки его вдруг соскользнули и он грохнулся на пыльную платформу.

Я думал, что Ахрамеев свернет себе шею. Но в очередной раз он подтвердил известное поверье, что пьяному, действительно море по колено. В огне не горит и в воде не тонет.

Он, кряхтя, поднялся, отряхнулся, потер расцарапанное лицо, подобрал сумку и вновь отправился к нам.

"Ух!" — Сообщил он почти трезвым голосом — "Полегчало. Точно по морде получил!"

Неожиданно на горизонте возникли облачка пыли. По мере приближения облачка превращались в большие комфортабельные туристические автобусы. Вот они уже подъехали совсем близко и выстраиваясь гуськом причалили к железнодорожному перрону. Народ зашевелился и уже медленно, не спеша потянулся к автобусам.

"Слышишь" — я задал Ахрамееву почему-то мучивший меня вопрос — "А ты кто по национальности? Еврей?"

"Это я то!" — грозно начал Ахрамеев, вероятно приняв вопрос за оскорбление. Потом он осекся, сообразив где находится и привычно ответил вопросом на вопрос — "А тут что все евреи?"

"Все!" — ответил я, решив не вдаваться в детали.

"Страсти то какие!" — охнул Ахрамеев.

Потом он на секунду задумался и грустно сказал — "Ну ладно! Значит я тоже еврей!"

К нам едет ревизор

Все началось с того, что в почтовом ящике я обнаружил какое-то официальное письмо. Я очень не люблю американскую почту. Кидают тебе в почтовый ящик кучу какой-то макулатуры, а ты с ней потом разбирайся. И это на фоне всеобщих увещеваний — "берегите лес — источник кислорода". Ну всякие цветные проспекты напечатанные на толстой бумаге типа картона я сразу выбрасываю в бумажный мусор. Небольшие открытки с просьбой послать 20 долларов или больше на спасение и поддержку всех кого угодно я отправляю туда же. Цветные журнальчики с рекламой одежды я оставляю жене. Пусть полистает, порадуется, помечтает, что когда-нибудь будет бродить по магазинам и скупать по сэйлу [распродажа со скидкой] все что тут обозначено. Большие, пухлые конверты с сообщением, что я выиграл миллион долларов я сразу рву на куски. Это от злости. Во-первых, потому что все это вранье, а во-вторых нечего наступать на больную мозоль. Ну остаются всякие счета — там за электричество, газ, квартиру, телефон. Ну это святое. Складываю на тумбочку, чтобы оплатить, когда деньги появятся. Ну а то что остается можно отнести в раздел — разное, необъяснимое, неприятное.

Неприятное — это когда приходит письмо из какого-то департамента, от которого ты зависишь и ничего хорошего ты конечно не ждешь. Потому что все что там написано — это "доказать", "пояснить", "разъяснить", "убедить". Так что-то самое невзрачное письмо с бледными штампико-рисунками и надписью "Important [Важно]" я распечатал с чувством досады. Стиль письма был чиновно-бюрократический из которого я лишь понял, что к такому-то часу надлежит явиться по такому-то адресу. В случае невозможности позвонить-перенести. В случае неявки, ну это, как обычно, лишение всего чего только возможно. Ну а в случае вранья-обмана, как водится, штраф или тюрьма.

Врать-обманывать было вроде некого. Переносить, вроде незачем. Поэтому я просто положил письмо к нужным вещам на тумбочку, что бы не забыть, ну и по возможности проконсультироваться у знающих людей.

Вечером того же дня мы с женой отправились к нашей новой знакомой Зойке. Зойка — это мы так с женой нарекли нашу соседку по апартмэнт комплексу, Это из-за её болтливости. Очень как-то созвучно с птичьим именем Зойка-Сойка. На самом же деле звали нашу соседку Зоя. Она даже имела отчество, но никто не помнил какое, потому что в Америке принято обращаться по именам, а отчества потерялись в каких-то древних советских бумагах, визах, разрешениях на выезд из СССР.

С собой мы захватили кулечек русских конфет и кусок домашнего пирога, что бы наш приход был больше похож на чай по соседски, а не на консультацию у лойера. Впрочем, можно было зайти и просто так, и даже позвонить по телефону. Зойка была в курсе всех эмигрантских дел. Знала всё и всех, а давать консультации и советы, было у нее настоящим хобби. Завидев наше письмо, и, по-моему, даже не открыв его Зойка тут же выдала нам полнейшую информацию.

В ту самую "контору", от которой мы получали наши пособия и прочие средства к существованию прибыла комиссия-ревизия. Оказывается, что в Америке ревизоры тоже существуют. Цель собственно простая, такая же как в самой развитой стране социализма. Посмотреть на что тратятся народные деньги. Не транжирят и не воруют ли, не дай бог. Ну и оценить результаты по обучению эмигрантов — будущих граждан Америки, английскому языку и прочим навыкам американской жизни. Экзаменуются исключительно главы семей — то бишь мужчины. Женщины от этого удовольствия освобождены, что вполне естественно. Эмигранты — это ж не только высокообразованные выходцы из “империи зла”, но и дети жарких пустынь и холодных арктик, которые даже электрической лампочки у себя дома не видели. Да и прочие культурные наследия и предрассудки с которыми незадачливым ревизорам лучше не связываться.

Так что дело, как нам продолжала разъяснять Зойка вроде плевое, тем не менее ответственное. Пришел, ответил на парочку вопросов по-английски и пошел себе домой или дальше по делам. Тем не менее поясняла Зойка, все надо делать аккуратно. Желательно сдать ихний ревизорский экзамен на твердую тройку. Это потому что если сдать экзамен на двойку или единицу, то тебя как бесперспективного товарища могут снять с пособия и отправить в компании безграмотных вьетнамцев клеить конверты. С другой стороны, сдавать на пятерку тоже не рекомендуется, поскольку ревизоры могут решить, что ты и так все знаешь, учить тебя больше нечему и посему результат будет такой же плачевный. Тебя опять же снимут с пособия и отправят в дом престарелых расставлять бумажные цветочки по вазочкам. Других работ государство пока не придумало. Так что обе перспективы были весьма неприятны, хотя и маловероятны.

Мы повеселели. Насчет письма мы были уже абсолютно спокойны. Мы попили чай