Без единого выстрела. Без единой потери.

Собственно, и по дороге-то сюда потерь не было. Разве что татары налетали. Но с башкирами шутки были плохи. На всякое действие есть свое противодействие, на вашу легкую конницу – есть другая. Решили на войско налететь? Пока вы доскачете, мы уже луки изготовим и стрелами вас утыкаем. Налетали татары и на обоз – решили пограбить. Ну, по ним и жахнули из пистолей, лучников-то там не было, а обоз комплектовался серьезно. Результат – двадцать дохлых татар, одна сломанная нога у обозного мужика – из телеги неудачно шлепнулся, у двоих раны от стрел. Всегда бы так воевать.

Хитрово назначил комендантом крепости капитана Голотвина – и решил с четырьмя тысячами человек идти дальше. А Петру Голотвину и тысячи хватит. Тем более, здесь пятьдесят пушек есть да четыреста рабов, которых никто не пустит просто так шляться по степи…

И коней около двух тысяч.

А еще в окрестностях нашлось несколько стад коров, голов так в триста. И бараньи стада общим числом более пятнадцати тысяч.

Ну и что еще надо, чтобы пересидеть в крепости хоть десять лет?

Петру хватит, а ему надо идти вперед. И догонять Алексея Алексеевича.

* * *

Симеон в ярости бегал по комнате.

Ну где же, где все разладилось?!

Где и когда полетела под откос колесница хитроумного замысла?

Долгоруков убит, все его приспешники теперь так затаятся, что их и тараканы не найдут. Хованские… Андрей – мертв, Иван – в пыточных застенках. И молчать он там точно не станет. Все выложит. И про Симеона, и про Долгорукова… за такое наказание лишь одно – смерть.

Вот тут и пожалел «старец», что живет в Кремле. Из города куда как легче удрать было бы. Но это надобно раньше было делать, а не сейчас, когда царевна своей волей закрыла все ворота…

Впускают сюда всех. Не выпускают никого.

А мог бы, еще как мог! Уже когда бунт проваливался, на крыльце, но ведь его там не было! Царевна Евдокия в него вцепилась не хуже репья! И оставить ее было никак нельзя, она старшему Хованскому предназначалась, так что уцелела бы в любом случае. И те, кто при ней, – также. Был бы он на крыльце, успел бы удрать. Но Симеон оставался во дворце, желая держать руку на пульсе!

Все ж таки Хованский не настолько умен, чтобы самому все без ошибок сделать. Был…

А как могло бы все хорошо получиться.

Царевна…

Да, главная беда именно в ней. В Софье.

Симеон отлично видел ее лицо, когда стреляли в Хованского, видел, как она наводила порядок, да и потом в Кремле видел ее. Как она шла по коридорам, даже лица не прикрыв, в сопровождении пары девиц и казаков – срамота! Как распоряжалась, как говорила с боярами…

Царская дочь, что тут еще скажешь?

Волчица. Хищница, стерва…

Шестнадцатилетняя соплюшка? Да, в этом возрасте замуж выходят, но…

Чтобы его переиграла… вот эта?!

Поверить в такое Симеон просто не мог. Но пришлось. А как иначе? Может, в Дьяково кто-то и оставался, но здесь и сейчас была только Софья. Сначала – лишь она. Потом уже появились ее тетки, потом Аввакум…

Симеона снова затрясло.

Да что ж такое, как все было рассчитано! Никон вносит изменения в канон, переписывая книги. Аввакум начинает ему противостоять, из него было так удобно сделать мученика, расколоть Церковь на две половинки, а далее – кто знает! – свернуть в католичество, а что в результате?

Аввакум, так и не став мучеником, становится героем в глазах своих единоверцев. И не бунтует почти десять лет! Только увещевает, мирит… со всей доступной ему кротостью. А кротким он никогда не был. То есть кто-то держал его на цепи.

А сейчас, когда патриарх так обгадился, – вылез! И поди ж ты! Тут не то что Русь к католичеству привести – тут ноги б унести! Ох, не любил протопоп иезуитов. Да и смычка появляется вовсе не та – Марфа замуж за Корибута вышла, так что дети ее…

Есть шанс, конечно, воспитать их в верном ключе, можно и королеву отравить, да не вышло бы, как сейчас.

А сейчас получалось, что ноги б унести.

Ладно. Авось да удастся.

Симеон быстро собрал самое необходимое – деньги да пару нужных вещиц, сложил все в карман рясы и быстрым шагом направился к выходу из дворца.

Авось да не задержат духовное лицо. А уж где и у кого спрятаться в Немецкой слободе – он найдет.

* * *

Семен и Павел сидели неподалеку от несущих охрану казаков. Собственно, караул на всех воротах выглядел так. Два казака, два стрельца, два солдата из полка Гордона да пара воспитанников царевичевой школы. Здесь – Сенька и Пашка.

Сидели, истории травили о царевичевой школе, о своем житье-бытье.

– …есть у нас один парень, вот он всякой живности до ужаса боится. Мы однажды приходим на речку, а там лягушек – видимо-невидимо. Ну, наловили десятка два да ночью ему в постель и выпустили! Ох, как же он кричал!

– Не выдрали вас? – поинтересовался со смешком один из стрельцов.

– Нет, дяденька. Но лягушек мы ловили, и комнату потом мы отмывали…

– А надо б выдрать!

– Так царевич хуже придумал. Сказал, что ежели мы так лягушек любим, то он от нас работу ждет. Где в природе сия тварь живет, что ест, как размножается, почему квакает… кажный день вместо игр на пруд бегали и наблюдали. Чуть сами не заквакали…

Сенька скорчил жалобную рожицу. Мужчины хохотнули.

– Да, нас за такие проказы бы по-простому, хворостиной. А тут мудрит царевич, – усмехнулся один из казаков.

– На то и царевич, чтоб мудрить, – отозвался солдат. Но мирно, без малейшей подковырки. Сенька облегченно выдохнул. Да, чтобы в одну упряжку свести ужа, ежа и бабочку, надобно много сил и терпения. Не перегрызлись бы – и то ладно.

– Стой!

Бердыши скрестились пред носом невысокого седобородого человечка в черной рясе.

– Полоцкий, – шепнул Пашка.

Сенька поверил. Сам-то он больше к воинским делам склонялся, а вот Пашка хотел для себя стезю подьячего выбрать, так что всех и обо всех, кто при царе, знал.

Симеон остановился.

– Пропустите, мне в город надобно.

– Царевна приказала никого не выпускать.

– Так я вернусь вскорости.

– Царевна приказала, – с каменным лицом повторил стражник.

Он бы и пропустил, будь один, но еще почти десяток свидетелей? Не-ет… таких неприятностей никому было не надобно. Так и в допросных подвалах окажешься, за царевной не заржавеет. Уже весь Кремль знал, что Хованского она приказала пытать нещадно.

Симеон еще покрутился, да и ушел. Пашка толкнул приятеля: