самим покойным. Примененная Гиляревским конструкция фразы указывает на то, что эти раны могли быть нанесены и другими людьми.

Юристы возражают, что Гиляревский и не должен был писать про самоповешение, поскольку в акте вскрытия, согласно инструкции, причина смерти должна мотивироваться только с чисто медицинской точки зрения. Это дельное возражение. Но если бы Гиляревский руководствовался именно этим соображением, то он не должен был бы писать и про повешение, а ограничиться только фразой: «смерть наступила в результате асфиксии, вызванной сдавливанием дыхательных путей». Однако, упомянув о повешении и не квалифицировав его как самоповешение, Гиляревский продемонстрировал, что не инструкция руководила им во время написания акта вскрытия тела Есенина.

Согласно Постановлению Народного комиссариата здравоохранения и Народного комиссариата юстиции «О судебно-медицинских экспертах» от 24 октября 1921 года, «судебно-медицинские освидетельствования живых лиц и исследования трупов производятся экспертом в присутствии судо-следственных властей или органов милиции и двух свидетелей»[309]. Из разговоров с работниками «Бюро судебно-медицинских экспертиз» выяснилось, что на вскрытии тел наряду с понятыми зачастую присутствовали сотрудники органов безопасности, осуществлявшими не только контроль, но и давление на эксперта. Мы не знаем, какое давление оказывалось на Гиляревского во время вскрытия тела Есенина и написания им справки для милиции. Но, употребив термин «повешение» вместо «самоповешение», он оставил знак и фактически в понятной только ему одному (или еще коллегам) форме отказался признать, что Есенин повесился сам[310]. Эта «фига в кармане», вероятно, есть следствие того, что Гиляревский во время написания справки для милиции находился под давлением, принуждавшим его к лжесвидетельству.

Данный вывод, вполне допустимый в литературоведческом исследовании, не является убедительным для судмедэкспертов, юристов и судей. Заключения людей этих профессий имеют вполне конкретные последствия для людских судеб в отличие от выводов литературоведов. Материалы, которыми оперируют литературоведы (фотографии, воспоминания, посмертные маски и др.), не являются и не могут являться основой для заключений судмедэкспертов. Эти материалы также не могут служить основой для пересмотра акта вскрытия мертвого тела, поскольку, с точки зрения судмедэкспертов, не содержат бесспорно установленных фактов. Таковыми фактами для судмедэкспертов могут служить собственно мертвое тело и акт его вскрытия. Согласно этим правилам, считается, что если в акте что-то не указано, то, значит, этого не было. Пересмотр результатов, зафиксированных в данном акте, возможен только в результате повторного вскрытия, что в случае с Есениным невозможно. Его тело отсутствует, а для вскрытия могилы нужны вновь открывшиеся обстоятельства дела, которые, в свою очередь, не могут быть получены без исследования останков. Получается замкнутый круг, разорвать который, возможно, могла бы книга А. Г. Гиляревского «Протоколы вскрытия мертвых тел» с актами вскрытия за декабрь 1925 года. Но она надежно упрятана от посторонних глаз.

Отсутствие этого важнейшего документа, а также профессиональных судебно-медицинских снимков тела Есенина в гостинице и на прозекторском столе[311] указывают на то, что в расследовании обстоятельств смерти Есенина точка еще не поставлена.

Резюме

Подведем итоги вышеприведенного исследования версии самоубийства по фотографиям, посмертной маске и другим документам.

Выявлено, что:

1) косая вмятина на лбу Есенина имела глубину от 1,0 до 1,4 см и не могла быть оставлена трубой парового отопления;

2) рана на дне косой вмятины в виде содранного лоскута кожи, смятого около переносицы, не могла образоваться при самоповешении или при снятии тела из петли;

3) воронкообразное отверстие под правой бровью, не отмеченное в актах осмотра и вскрытия тела, очень похоже на входное отверстие от пули;

4) отсутствие крови вокруг ран на лице и вокруг порезов на правой руке свидетельствует или о посмертном появлении этих ран, или о том, что кровь была кем-то смыта в промежуток между смертью Есенина и его повешением;

5) на шее Есенина присутствуют два разных вида странгуляционной борозды: от витой веревки и от тесьмы или ремня, что необъяснимо в рамках версии самоубийства, поскольку, согласно акту осмотра тела, Есенин повесился только на веревке;

6) высота тумбы (120–125 см), которую якобы использовал Есенин для самоубийства, оказалась ниже, чем расстояние от пола до ног Есенина (~1,5 м), что подтверждается также указанием милиционера на то, что тело висело под самым потолком;

7) была произведена явная инсценировка в обстановке пятого номера, частью которой была имитация падения тумбы, след от которой на обоях свидетельствует, что прислоненную к стене тумбу оттаскивали к окну за нижнее основание;

8) милиционером Н. Горбовым была произведена откровенная подгонка акта осмотра тела и места происшествия под версию самоубийства, которая была сообщена ему еще до его прибытия в гостиницу: не указаны странные раны на лице и правой руке Есенина, не произведено фотографирование тела в петле и обстановки в комнате. В дело не были включены опросы швейцара, дворника, уборщицы и соседей смежного номера, хотя, по воспоминаниям В. Эрлиха, известно, что, по крайней мере, опрос швейцара проводился;

9) наконец, нежелание судмедэксперта А. Г. Гиляревского квалифицировать смерть Есенина как самоповешение, хотя во всех остальных известных нам случаях в его протоколах вскрытия мертвых тел он обоснованно выносил заключение о самоповешении.

К этим результатам следует добавить игнорирование следователем важнейших вещественных доказательств (веревка, отпечатки пальцев на лезвии бритвы); изъятие из архива «Бюро судебно-медицинских экспертиз» книги А. Г. Гиляревского «Протоколы вскрытия мертвых тел за 1925 год»; пропажа есенинского пиджака, позднейшее свидетельство вдовы управляющего «Англетером» (А. Л. Назаровой) о том, что ее муж был вызван в гостиницу в связи со случившимся там несчастьем еще поздним вечером 27 декабря, а не утром 28 декабря 1925 года, когда было официально обнаружено тело Есенина; свидетельство уборщицы В. В. Васильевой (работала в гостинице с 10 августа 1925 года по 12 марта 1926 года)[312], видевшей, как вечером 27 декабря спящего, пьяного или мертвого Есенина переносили в пятый номер гостиницы[313].

Набирается слишком много противоречий с версией самоубийства. Часть из них можно было бы проверить при эксгумации тела. Но эта инициатива неизменно наталкивается на сопротивление официальных инстанций. Причина такого сопротивления становится понятной, если прислушаться к голосам тех, кто утверждает, что тела Есенина в могиле нет. Впервые это обнаружилось в 1955 году при похоронах матери Есенина: «В могиле Есенина был обнаружен неизвестный гроб, никак не подходивший под описание и фотографии гроба, в котором был похоронен Есенин»[314]. Позже, в конце 1980-х годов, к экскурсоводу по Ваганьковскому кладбищу Маргарите Васильевне Алхимовой (1929–2017) подошел пожилой мужчина, представившийся Павлом Федоровичем Снегирёвым. Он рассказал, что в 1920-х годах работал шофером в ГПУ и в ночь после похорон Есенина с 31 декабря 1925 года на 1 января 1926 года участвовал в спецоперации ГПУ на Ваганьковском кладбище. Гроб с телом поэта был выкопан и куда-то унесен, а