– Давай, рассмеши ее. В конце концов, это ты во всем виноват.

– Правда? – вздохнул Локи.

Тор кивнул и внушительно похлопал по рукоятке молота.

Локи только головой покачал. Он встал из-за стола, направился на скотный двор и вскоре вернулся с большим и очень сердитым козлом. На глазах у всех Локи крепко обвязал бороду козла веревкой, отчего тот рассердился еще больше.

А другой конец веревки Локи привязал к своим собственным укромным частям.

И потянул рукой за веревку. Козел аж взвизгнул от боли и дернулся назад. Веревка натянулась, Локи заорал, как резаный, и, снова схватившись за веревку, потянул ее на себя, чтобы хоть немного ослабить.

Боги захохотали. Вообще рассмешить богов – дело нетрудное, но такого забавного зрелища им не выпадало уже давно. Одни принялись делать ставки, что оторвется первым – борода козла или мужская гордость Локи. А другие насмехались над тем, как Локи вопит. «Скулит, как лисица в ночном лесу!» – сквозь смех воскликнул Бальдр. «Ревет, как голодный младенец!» – хихикнул брат Бальдра, Хёд, который был слеп и ничего не видел, но все равно заливался хохотом всякий раз, как Локи вскрикивал от боли.

Скади не смеялась, но уголки ее губ задрожали и приподнялись в легкой улыбке. Козел визжал, Локи заходился в крике, как недовольный ребенок, и чем дальше тянулось это представление, тем шире становилась улыбка на лице невесты.

Локи снова потянул на себя. Козел ответил ему тем же. Локи испустил вопль и поддернул веревку. Козел оглушительно заблеял, вскинул голову и прянул назад.

Веревка лопнула.

Локи подбросило в воздух. Он пролетел по широкой дуге над пирующими и плюхнулся прямиком на колени Скади, вцепившись обеими руками себе между ног, поскуливая и пытаясь свернуться калачиком. И тут Скади разразилась громовым хохотом – словно лавина сошла с высокой горы или от ледника откололась гигантская льдина. Щеки ее раскраснелись от смеха, а на глаза навернулись слезы. И, все еще смеясь, Скади в первый раз взяла своего будущего мужа, Ньёрда, за руку и крепко ее пожала.

Локи кое-как сполз с ее колен и похромал прочь, прикрывая руками пах и бросая на богов удрученные взгляды, от которых те лишь покатывались со смеху.

– Ну, вот мы с тобой и в расчете, – сказал Всеотец-Один Скади, дочери великана, когда брачный пир подошел к концу. – Осталось только одно.

И он поманил Скади за собою. Ньёрд тоже встал, и вслед за Одином оба вышли из пиршественного зала в ночь. Рядом с погребальным костром, который боги сложили для останков великана, сияли два огромных шара, словно наполненные светом.

– Это были глаза твоего отца, – сказал Один дочери Тьяцци.

И Всеотец взял эти два глаза и забросил их высоко в ночное небо, где они вспыхнули еще ярче и остались сиять бок о бок, как две звезды.

Посмотрите на ночное небо среди зимы. Вы увидите там две звезды, сверкающие друг подле друга. Эти звезды – глаза Тьяцци. Они не погасли до сих пор.

Фрейр, брат Фрейи, был самым могучим среди ванов. Благородным и прекрасным он был, несравненным в войне и в любви, но чего-то ему в жизни не хватало. А чего – он и сам не знал.

Смертные, обитатели Мидгарда, поклонялись Фрейру. Говорили, что это он устроил смену времен года, и дарует плодородие полям, и выводит новую жизнь из мертвой земли. Поэтому люди любили и почитали его, но и это не могло заполнить пустоты в его сердце.

Фрейр перебирал свои сокровища.

Был у него меч, такой могущественный и чудесный, что сражался сам по себе, без помощи хозяина. Но счастья от него Фрейру не было.

Был у него вепрь Гуллинбурсти, Золотая Щетина, творение карлика Брокка и брата его Эйтри. Фрейр запрягал его в свою колесницу. Вепрь этот мог бежать по воздуху и по воде, быстрее любого коня, и даже в самую темную ночь его золотая щетина ярко сияла, освещая дорогу. Но и Гуллинбурсти Фрейра не радовал.

Был у него Скидбладнир, чудесный корабль, который поднесли ему в дар трое карликов – сыновей Ивальди. Пусть и не самый большой на свете то был корабль (самый большой зовется Нагльфар, и построен он из ногтей мертвецов), но места на борту его хватало всем асам. В паруса Скидбладнира всегда дул попутный ветер, куда бы он ни направился. Когда же не было у Фрейра нужды в том корабле, он мог свернуть его, как платок, и положить в кошель. Но и Скидбладнир не утешал его сердца.

И был Фрейр господином лучшего из миров после Асгарда: в Альвхейме, обители светлых альвов, его всегда принимали и чтили как владыку. Нет места, подобного Альвхейму, – но даже этого Фрейру было мало.

Слуга Фрейра, Скирнир, был родом из светлых альвов. Славился он как лучший из слуг, мудрый в советах и прекрасный лицом. И повелел Фрейр Скирниру запрячь Гуллинбурсти в колесницу, и поехали они в Асгард.

Когда же чудесный вепрь домчал их до Асгарда, Фрейр со Скирниром сошли с колесницы и направились к Вальгалле – великому чертогу воинов, павших в битве. В Вальгалле, под властью Одина, живут эйнхерии – «те, что сражаются в одиночку». Все воины, принявшие благородную смерть в сражении, собираются здесь от начала времен. Души их приносят с поля битвы валькирии – девы-воительницы, которым Один вверил заботиться о павших воинах, чтобы никто из них не остался без высшей награды.

– Должно быть, их уже немало собралось, – заметил Скирнир, который здесь раньше не бывал.

– И верно, немало, – согласился Фрейр. – Но тех, кто еще придет, будет больше. И даже того покажется мало, когда настанет час сразиться с волком.

Приблизившись к полям вокруг Вальгаллы, они услышали звуки битвы – лязг металла, свист мечей и глухие удары тел, валящихся наземь.

И увидели они могучих воинов, зрелых, и старых, и совсем еще юных, собравшихся из всех племен и стран, какие только есть на свете. И все они были в доспехах и при оружии, и каждый сражался в полную силу, не щадя ни себя, ни противника. Немного времени прошло, прежде чем каждый второй из них пал мертвым.

– Довольно, – раздался голос. – На сегодня битва окончена!

И все, кто устоял, помогли павшим подняться, ибо раны у тех затянулись и жизнь вернулась в их тела. И все до одного, победители рядом с побежденными, сели на коней и поскакали обратно в Вальгаллу – чертог благородных воинов.

Вальгалла же и впрямь была великим чертогом. Пятьсот сорок дверей в ней было, и в каждую из них восемьсот воинов могли пройти плечом к плечу. А сколько людей могло рассесться в ней на скамьях – этого и вовсе не представить.

Между тем послышались радостные крики, возвещавшие, что в Вальгалле начался пир. Воины принялись за мясо, которое раздавали им из огромного котла. То было мяса вепря Сэхримнира: каждый вечер эйнхерии поедали его на пиру, а каждое утро исполинский вепрь оживал снова, чтобы снова пасть под ножом и накормить собою благородных воинов. И сколько бы едоков ни собралось за столами Вальгаллы, мяса хватало на всех.