фактов, внешних для нас, данных нам и являющихся общими для всех нас, следовательно, авторитет, традиция, правдоподобие, аналогия и тому подобное являются простыми «идолами пещеры» или «театра» в истории или этике. Здесь мы можем противопоставить ему автора его направления, столь же великого, каким является он сам. «Опыт, — говорит Бэкон, — безусловно, лучшая демонстрация, при условии, что он проверен в эксперименте; ибо перенесение его на другие вещи, оцениваемые одинаково с ним, ошибочно, если оно не сделано с большой аккуратностью и точностью» [7]. Нибур объясняет или поправляет его: «Примеры не являются доказательствами, — утверждает он, исследуя малопонятный вопрос Римской истории, — примеры не являются доказательствами, но в истории едва ли обладают меньшей силой, прежде всего, там, где они показывают параллель в прогрессивном развитии установлений» [8]. Здесь этот проницательный автор определяет истинный принцип исторической логики, в то время как он иллюстрирует его.

Тот же принцип подразумевается в известном изречении Аристотеля, что «не следует требовать от оратора научных доказательств, точно так же, как от математика не следует требовать эмоционального убеждения». Во всех предметах человеческой жизни вероятность, проверенная примерами, — наш обычный инструмент доказательства, и если априорная вероятность велика, она почти заменяет примеры. Конечно, понятно, что мы можем ошибаться в предшествующем воззрении, с которого мы начинаем, в таком случае, наши заключения могут быть слишком широкими для истины; но это только показывает то, что мы не имели никакого права допускать предпосылку, которая была ненадежной, но не то, что наше рассуждение было ошибочно.

5

Я говорю о процессе развития, как таковом, и его правильность продемонстрирована его всеобщим принятием. В религиозных вопросах одного текста Священного Писания достаточно для большинства людей, будь то благожелательно настроенные люди или с предубеждениями, чтобы доказать доктрину или обязанность в тех случаях, когда обычай установлен или традиция сильна. «Не будем оставлять собрания своего»[90] — этого достаточно для установления социального, общественного и даже воскресного культа. «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь»[91] — это показывает результаты наших испытаний жизнью. «Не клянись вовсе»[92] определяет, что Римский Папа является человеком греха. Кроме того, очевидно, что направленность человека на хорошее или плохое выявляют мимолетные слова или неясные действия предыдущих лет. После, оглядываясь назад, мы используем результат в качестве предполагаемой интерпретации прошлого, исходя из тех прошлых указаний на его характер, которые, рассмотренные как основание, были слишком небольшими и сомнительными, чтобы настаивать на них в то время, и показалось бы нелепым, если бы мы попытались сделать так. И даже обнаруживается, что априорная вероятность торжествует над противоположными доказательствами, а также поддерживает то, что с ней согласуется. Каждый может знать случаи, когда правдоподобное обвинение против человека сразу же объяснялось тяжестью характера этого человека, хотя его характер и обстоятельства, которые дали основание для подозрений, являются, конечно, несоизмеримыми, и его характер не имел прямой разрушающей силы, чтобы испортить их. С другой стороны, иногда говорят, и даже если это не буквально верно, то послужит иллюстрацией, что немало людей из тех, кто осужден в наших уголовных судах, не являются юридически виновными в том конкретном преступлении, по которому им вынесен приговор, они осуждены не столько на основании конкретных доказательств, сколько на основании предположений, являющихся результатом произвола и припоминания их прежних преступлений. И не только в незначительных или малозначащих вещах мы действуем таким образом. Нашими самыми дорогими интересами, нашим личным благосостоянием, нашей собственностью, нашим здоровьем, нашей репутацией, — мы свободно рискуем этим, и не из-за доказательства, но из-за простой вероятности, которой достаточно для нашего суждения, потому что предусмотрительность диктует нам так поступить. Мы должны довольствоваться тем, что следуем закону нашего бытия как в религиозных вопросах, так и в светских.

6

Можно еще кое-что сказать о подчиненном положении, которое занимают прямые доказательства среди мотивов убеждения в большинстве вопросов. Нет ничего парадоксального в том, что существует определенная скудость, отсутствие ясности, что, возможно, даже является свидетельством в пользу утверждений, которые требуют подтверждения. Действительно, существуют случаи, когда мы не можем обнаружить закономерность при замалчивании или недостаточном освещения некоторых событий, которая, к тому же, просто необъяснима. Так, Лукиан по какой-то причине едва ли обращает внимание на римских авторов или римские события [9]. Максим Тирский, написавший несколько своих работ в Риме, тем не менее, не делает никаких ссылок на Римскую историю. Патеркул, историк, не упоминается никаким древним автором кроме Присциана. Более того, Сенека, Плиний Старший и Плутарх совершенно умалчивают о Христианстве, а возможно, и Эпиктет, и Император Марк Аврелий. Иудейская Мишна, составленная около 180 г. н. э., также умалчивает о Христианстве; Иерусалимский и Вавилонский Талмуды фактически также умалчивают о нем, хотя они были составлены один в 300 г н. э., другой — в 500 г. н. э. [10]. Евсевий тоже весьма неуверен в своем изложении фактов, он не упоминает ни о Святом Мефодии, ни о Святом Антонии, ни о мученичестве Святой Перпетуи, ни о чудотворной силе Святого Григория Чудотворца; и он пишет о светлом кресте Константина не в своей «Истории Церкви», где бы это событие нашло свое естественное место, но в своей «Жизни Императора». Более того, те, кто принимает во внимание этот удивительный случай, который, как допускает тот, кто отвергает его [11], «так непонятен для исторического исследования», должны объяснять трудность всеобщего молчания о нем всех Отцов четвертого и пятого столетий и всех писателей, за исключением Евсевия.

Подобным образом, Священное Писание имеет свои необъяснимые недомолвки. Ни одна религиозная школа не находит свои принципы и обычаи на его поверхности. Это замечание относится также к самому контексту Священного Писания, как, например, к неизвестности, которая тяготеет над Нафанаилом или Марией Магдалиной. Удивительный факт, что нет никакого прямого указания во всем Священном Писании, что Змей, упомянутый в искушении Евы, был злым духом, пока мы не подходим к видению Женщины и Ребенка, и их противника Дракона в двенадцатой главе Апокалипсиса.

7

Недомолвки, абсолютные и единичные, когда они встречаются в доказательствах фактов или доктрин, конечно, представляют трудности; с другой стороны, нередко возможно объяснение их. Замалчивание, возможно, является результатом широкой известности сущности вопроса, как в случае с сезонами года, погодой или другими естественными явлениями; или оно может быть результатом сакральности предмета, так, например, афиняне не упоминали мифологических Фурий; или оно может происходить из-за внешнего принуждения, например, от Брута и Кассия при падении статуи Победы в процессии. Или замалчивание возможно из-за страха или отвращения, как при получении нежелательных известий, или из-за негодования, или из-за ненависти