«Вы пишете, что оставление вами меня через выезд в чужие края последовало потому, что мы не сходны друг с другом нравами, почему вы и любви своей ко мне оказывать не можете, – писал великий князь. – Но покорно прошу вас, для успокоения себя и меня и устроения жребия жизни нашей, все сии обстоятельства подтвердить письменно, а также что кроме сего других причин вы не имеете. И это письмо, которое должно быть заверено, что оно действительно вами написано и подписано рукою российского полномочного министра или находящегося при нем священника, доставить немедленно к вашему покорному слуге Константину».

Анна не возражала. Зато возражала Мария Федоровна, да еще как! Она написала сыну возмущенное письмо. «Обратитесь к самому себе и вопросите совесть свою, оправдает ли она ветреность, горячность, вспыльчивость при начале несогласия, между вами и великой княгиней существующего, оказанное вами вопреки сильнейших моих представлений при возвращении вашем из инспекции в последнюю осень царствования покойного вашего отца, когда я в присутствии брата вашего просила, умоляла вас жить в супружеском дружелюбии, а вы противу всех стараний матери вашей остались непреклонны; спросите, говорю я, сами у себя: укоризны сердца вашего дозволяют ли вам помышлять о разводе».

Авторитет вдовствующей императрицы в вопросах придворной жизни и этикета был неизменно высок. Александр и Константин не посмели возразить матери, и решение вопроса пришлось отложить на добрых 19 лет.

В соответствии с указом Павла, Анна Федоровна, оставаясь неразведенной женой Константина, продолжала получать содержание из России. Мать ее благополучно выздоровела (она скончалась только в 1831 г.). По всей видимости, у Анны (ее теперь снова назвали Жюли) завязался роман с собственным камергером Жюлем Габриелем Эмилем де Сенье. Современники вспоминают, что это был весьма вспыльчивый и грубый человек. Графиня Розалия Ржевуская, бывшая свидетельницей этого романа, писала в своих мемуарах, что швейцарец «испытывал к великой княгине чувства столь же сильные, сколь и тиранические. Желая его, она не стала противиться этому человеку, жестокому, но преданному. Началась долгая история, в которой было много зависти и мало места для счастья».

Встревожена была и мать нашей героини. В 1808 г. она пишет: «Меня очень беспокоит судьба Жюли, никогда раньше не казалась она мне такой несчастной, обиженной и одинокой, как сейчас. Я постоянно о ней думаю. Я не одобряю ее поездки в Швейцарию, а также еще множество вещей, о которых я не могу упомянуть, а тем более написать о них, чрезвычайно меня беспокоят».

К числу этих «вещей» относилась и беременность Анны. Чтобы сохранить эту тайну, великая княгиня спряталась в Швейцарии, на вилле Диодати, на берегу озера Леман, у подножья горы Юры. Эта вилла не в первый раз скрывала тайны и служила приютом влюбленным парочкам. Здесь жили одно время лорд Байрон и сбежавшие из Англии Перси Шелли с его возлюбленной и будущей женой Мэри Годвин, дочерью писателя Уильяма Годвина и феминистки Мэри Уолстонкрафт.

Культурная жизнь под Юрой кипела. Здесь же поселилась в замке Копе изгнанница из Франции, не умевшая примириться с восхождением Наполеона, – мадам де Сталь. Она жила со своим любовником Бенджаменом Констаном. Тот писал своей тетке: «Вам бы уже сообщили, что в окрестностях Женевы поселилась русская великая княгиня, но она ни с кем не видится. Приехав сюда, она решила выяснить у русского двора, какого этикета следует придерживаться местной публике в ее присутствии. Она написала в Санкт-Петербург, чтобы прояснить этот вопрос, и, как говорят, живет в полной изоляции в ожидании ответа, который должен прибыть через пять-шесть недель. Немного поздно заниматься прояснением этого вопроса, учитывая, что она проведет здесь лишь лето. Получив ответ из Петербурга, она узнает о том, что ей следовало делать, а не о том, как ей следует поступать».

Что ж, видимо, сплетни и неправдоподобные истории – неотъемлемая часть курортной жизни даже в тревожные времена наполеоновских войн! Вероятно, поняв, что ее присутствие привлекает ненужное внимание, Анна Федоровна съехала с виллы Диодати.

Ребенок появился на свет в городе Кайзерштуле, и его отдали на воспитание в приемную швейцарскую семью. Позже он рос при дворе Эрнеста I, брата Анны, и получил имя барона Левенфельса. Его жизнь была тихой и мирной, во всяком случае, он не прославился ни подвигами, ни дурными поступками и не заслужил пристального внимания историков.

Вскоре после возвращения в Кобург Анна рассталась с де Сенье. Позже в ее жизни появился еще один мужчина – врач Рудольф Абрахам фон Шиферли. По воспоминаниям современников, это был гораздо более мягкий человек, чем де Сенье, но доктор уже был женат, у него росли двое сыновей, и бросать семью он не собирался, даже когда у него и Анны Федоровны родилась дочь. Вероятно, эта любовь принесла Анне счастье, но также и много горя. Она писала Рудольфу: «Дорогой друг… Я по-прежнему угадываю Ваши чувства, которые Вы не пытаетесь скрыть, и я понимаю, и я молюсь уже много лет каждый день за Вас, желаю, чтобы у Вас достало сил, мужества, утешения, сердечного покоя (здесь не достает слов) и до радостной встречи навеки».

В 1813 г. Анна купила поместье «Эльфенау» в Швейцарии, недалеко от Берна, и две виллы под Женевой, где вела тихую жизнь. «Это эльфы танцевали здесь на лугу. Я назову свое владение Эльфенау», – объясняла Анна знакомым. Видно, несмотря на тяжелые испытания, пережитые в юности, она сумела сохранить мечтательность и любовь к романтике.

Даже после официального развода с мужем Александр оставил Анне титул великой княгини и все привилегии, в том числе и право носить фамилию Романова. Эти права император подтвердил личным письмом: «Ваши доходы останутся неизменными, и я устрою при этом случае все, что касается ваших денежных дел в России так, как мы с вами условливались… Вы найдете также, что, в сущности, ваше положение мало изменяется… Что касается меня, дорогой друг, то вы можете быть уверенной, что решительно всегда и моя дружба, и мое отношение к вам останутся вечно неизменными… Р. S. Все дело велось в тайне, и никому не будет известно до окончательного его утверждения. А.»

Анна пережила не только своих родителей, но и возлюбленного, любимую сестру, дочь и брата Эрнеста. «С ним я окончательно потеряла семью, мою родную страну, свою Родину, да, даже Родину, теперь я даже не знаю, где она для меня», – пишет Анна Федоровна. Своей подруге она признается: «Вы увидите сейчас лишь руины, оставшееся после того, как над ними пронеслись ураганы жизни и беспощадное время». Как было принято в то время, Анна находит утешение в религии. «Моя жизненная философия и покорность воле Бога все более и более убеждают меня, что жизнь – это только средство, а цель находится там, выше».

В другом письме пожилая женщина излагает те правила, к которым пришла в конце жизни: «Мой главный принцип – жить и давать жизнь другим. Я уважаю независимость другого человека, но я не позволю лишить меня моей независимости. Я готова спросить совета у друга, но я не позволю, чтобы мною управляли и направляли мои действия».

Анна Федоровна скончалась в возрасте 80 лет.

В 1820 г. Константин снова поднял вопрос о разводе. Почему вдруг возникла такая необходимость? Потому что он снова хотел жениться! Но на ком?