Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впереди, где, закругляясь, Лютценгатан пересекается с Виттстоксгатан, прапарковалась темно-синяя «Вольво», в салоне которого маячит знакомый силуэт. Я достаю сигарету, пытаясь разглядеть регистрационный номер, но это невозможно, поскольку машина стоит под углом.
Santa’s got a beard that’s long and white! Santa comes around on a special night!
Водитель возвращает мне кредитную карточку под звуки все той же «польки». Такси уезжает, я делаю затяжку.
* * *
Как полицейский, я привык вычитывать из обстановки жилья информацию о его владельце. Сделать подобное в отношении квартиры Габриэля Бирка было бы невозможно. Она довольно просторная, с высокими потолками, тем не менее здесь тесно. Бесчисленные дверцы, закутки и каморки превращают ее в самый настоящий лабиринт. Книг у Бирка мало, ему их заменяют фильмы и картины. Мебели из «Икеи» нет нигде, кроме кухни. Я замечаю наклейку со знакомым логотипом на кухонном окошке, когда выхожу варить кофе. Чашка синяя, с логотипом «Нюа Модератернас». В прихожей – кипа феминистских листовок, вероятно, с их последней демонстрации на площади. Кухню украшает большая фотография Твигги, во всей ее очаровательной андрогинности. На скамье возле окна – мобильник с подключенными к нему динамиками, из которых льется негромкая музыка.
Над диваном в гостиной – множество фотографий в черных рамках, развешанных в живописном беспорядке, на манер коллажа. Это снимки детей, мужчин и женщин и еще чего-то не совсем понятного. Самого Бирка нет ни на одной. Я спрашиваю себя: кто все они – родственники Бирка, его знакомые или же просто люди?
И под этим коллажем во всю стену сидит женщина. Она сложила руки на коленях и нервно заламывает пальцы, переводя взгляд то на нас с Бирком, то на темно-синий диктофон на низком стеклянном столике.
Я ставлю перед ней чашку, наливаю кофе – чуть больше половины.
– Еще, пожалуйста…
Она делает глоток. Я усаживаюсь в кресло напротив, жду.
Бирк устраивается в соседнем кресле со стаканом воды – настолько холодной, что стекло запотевает. На нем белая рубашка и серые тренировочные штаны с надписью «Армани» на бедре – без какого-либо нижнего белья, настолько я успел заметить, пока он стоял в дверях. Волосы у Бирка мокрые и взъерошенные, от него пахнет гелем для душа.
Женщина невысокого роста, с такой же стрижкой, как у Твигги на фотографии, – короткие черные волосы зачесаны на сторону и разделены безупречно ровным пробором. У гостьи Бирка большие глаза, маленький рот и веснушки на носу и скулах. Она одета в черные джинсы и толстый вязаный свитер. На ногах – красные сапоги. Не похоже, чтобы такая могла всадить кому-нибудь нож в спину. Хотя…
– Как… – начинаю я и тут же поправляюсь: – Итак, вы – респондент пятнадцать девяносто девять.
– Да.
– Как ваше имя?
– Лиза Сведберг.
– Сведберг через V или W?
– Через W.
– Это вы были в «Каиро» позавчера? Вы еще вышли…
– Да, я.
– Почему же вы так спешно оттуда удалились?
Женщина отпивает кофе, медлит. Постукивает ногтем по чашке. У нее маникюр – такого же цвета, как сапоги.
– Я испугалась, – говорит она.
– Что же вас так напугало?
– Всё… всё вместе. Я не хотела видеть, как…
Она обрывает фразу на полуслове. Бирк отпивает воды.
В большие зарешеченные окна льется бледный дневной свет. Я хочу курить.
– Зачем вы здесь? – спрашиваю.
– Тогда, возле Каиро, я видела его.
Она указывает глазами на Бирка. Потом смотрит на меня, словно желая удостовериться, что я ее понял.
– Я видела Габриэля, когда выходила из «Каиро». Я запомнила номер его машины и набрала в поисковике на сайте транспортного управления – сейчас это можно сделать при помощи обыкновенного мобильника. Там узнала его имя. Все остальное – по телефонному справочнику… В Стокгольме не так много Габриэлей Бирков.
– Круто, – замечает Бирк. – Ты не находишь?
– Да, но я думал, твоя машина зарегистрирована у нас.
– Моя машина – это моя машина, – отвечает Габриэль.
Я поворачиваюсь к женщине.
– Ну и зачем все это?
– Что зачем?
– Ну… вы искали Бирка…
– Я… – Она смотрит на чашку рядом с диктофоном, как будто все еще держит ее в руке, потом осторожно берет пальцами за ушко. – Я просто не знала, с чего начать. Никто не знает, что я здесь. Все на демонстрации в Роламбсховспарке, поэтому я выбрала именно это время… Никто не следит за мной, в этом я уверена.
– Разве вы не должны быть с ними на демонстрации?
Она качает головой:
– Нет, я сказала, что заболела.
– Вы знали Томаса Хебера, – продолжаю я, – были в числе его респондентов.
– Да.
– Расскажите об этом.
– О чем? – Лиза Сведберг поправляет челку двумя пальцами. – Томас вел исследование, задавал мне вопросы.
– Как он на вас вышел?
– Один из его респондентов поделился моими координатами, по-видимому, так. У меня нет ни постоянного адреса, ни мобильника… ему пришлось расспрашивать моих знакомых, так или иначе.
– Вы знали, кто он?
– Я много слышала о нем, в AFA он был видной фигурой… Какой-либо формальной иерархии там не существует, но Томас играл важную роль в AFA, пока состоял там.
– И когда вы с ним впервые встретились?
– В марте.
– Где это было?
– В кафе… Не в «Каиро», в другом, на Ванадисвеген, рядом с…
Она замолкает.
– Рядом с его домом? – подсказывает Бирк.
– Да.
– Он не говорил, что живет поблизости?
– Нет.
– Тогда откуда вы это знаете?
– Навела справки. И потом, через два дня после интервью Томас пригласил меня домой. Я спала с ним.
Последнему Бирк нисколько не удивился, в отличие от меня. Так вот почему в дневнике Хебера так мало записей с респонденткой 1599, несмотря на то что она была так важна для его проекта. Заниматься сексом с респонденткой, должно быть, серьезная этическая проблема. Томас хотел быть уверен, что его не выведут на чистую воду, даже в случае, если «полевые заметки» попадут не в те руки.
В своих записях Хебер предстает одиноким человеком, страшно одиноким… По всей видимости, таким он и был. Но глаза Лизы Сведберг увлажнились, и максима Грима подтвердилась в очередной раз: «Каждого из нас кто-нибудь да оплачет».
Она моргает. …it’s beginning to look a lot like Christmas, everywhere you go…[31] – поет в динамиках мягкий мужской голос. Лиза поворачивается к Бирку: