— Процентные ставки понизились, люди с удовольствием покупают яхты.

Крейг чувствовал себя так, словно обсуждает условия развода с адвокатом или договаривается с директором похоронной конторы. Слишком долго «Баву» была частью его жизни.

— Она в отличном состоянии, течи нет, готова к выходу, цена разумная. Завтра покажу ее потенциальным покупателям.

— Убедитесь в том, что меня здесь нет, — предупредил его Крейг.

— Я вас понимаю, мистер Меллоу. — Этот человек даже умел разговаривать как сотрудник похоронного бюро.

Эш Леви, когда Крейг позвонил ему, тоже говорил как сотрудник похоронного бюро. Тем не менее он прислал на пристань посыльного, чтобы забрать первые три главы, написанные Крейгом в Африке. Потом Крейг отправился на обед с Генри Пикерингом.

— Как я рад тебя видеть. — Крейг забыл, как ему нравился этот человек во время двух коротких встреч.

— Давай сначала закажем, — предложил Пикеринг и остановил свой выбор на бутылке «Гран Эчезо».

— А ты отчаянный парень, — произнес Крейг с улыбкой. — Я всегда боялся произносить это название, чтобы люди не подумали, что у меня начался приступ чиханья.

— Многие люди поступают так же. Вероятно, именно поэтому это одно из наименее известных превосходных вин. Слава Богу, цена на него достаточно низкая.

Они оценили аромат вина и оказали ему внимание, которого оно несомненно заслуживало. Затем Генри поставил свой бокал на стол.

— Теперь расскажи, что ты думаешь о генерале Питере Фунгабере.

— Все есть в моих отчетах. Ты их не читаешь?

— Читаю, но все равно расскажи. Иногда в разговоре упоминаются детали, не попавшие в отчет.

— Питер Фунгабера — культурный человек. Он говорит на превосходном английском в отношении подбора слов, силы выражений, но с сильным африканским акцентом. В форме он выглядит как генерал британской армии. В гражданской одежде он похож на звезду телесериала, а в набедренной повязке он похож на самого себя, то есть на африканца. Именно это мы почему-то всегда забываем. Мы знаем все о загадочности китайцев, о флегматичности британцев, но часто забываем об особенностях характера чернокожих африканцев…

— Есть! — самодовольно пробормотал Генри Пике-ринг. — Этого не было в отчетах. Продолжай, Крейг.

— Мы считаем их медлительными, в соответствии с нашими стандартами постоянной гонки, но не понимаем, что это проявление не лени, а скорее тщательного рассмотрения и обдумывания перед действием. Мы считаем их простыми и прямыми, в то время как на самом деле они наиболее скрытные и не поддающиеся пониманию люди, они более замкнуты в своем племени, чем любой шотландец. Они могут продолжать кровную вражду сотни лет, не хуже сицилийцев…

Генри Пикеринг слушал его крайне внимательно и задавал наводящие вопросы только в том случае, если Крейг замедлял повествование.

Один раз он спросил:

— Кое-что я до сих пор не понял, Крейг. В чем заключается разница между матабелами, ндебелами и синдебеле. Можете объяснить?

— Француз называет себя французом, а англичане совсем по-другому. Матабел называет себя ндебелом, а мы называем его матабелом.

— А, — Генри кивнул, — говорит он на языке синдебеле.

— Именно. На самом деле слово «матабел» приобрело дополнительный колониальный оттенок со времени обретения страной независимости…

Их разговор продолжался легко и непринужденно, поэтому Крейг крайне удивился, когда обнаружил, что они остались едва ли не одни в зале, а рядом со столиком стоит официант со счетом.

— Я лишь пытался сказать, — произнес Крейг, — что колониализм оставил в Африке ряд привнесенных ценностей. Африка их отторгнет и вернется к старым традициям.

— И, вероятно, станет значительно счастливее, — закончил за него Гёнри Пикеринг. — Так, Крейг, ты несомненно оправдал свое жалованье, и я действительно рад, что ты туда возвращаешься. Мне кажется, что скоро ты станешь самым эффективным полевым агентом на том театре. Когда ты намерен вернуться?

— Я прилетел в Нью-Йорк только за чеком.

Генри Пикеринг засмеялся своим заразительным смехом.

— Ты намекаешь при помощи кувалды, я уже дрожу от перспективы когда-нибудь услышать от тебя прямое требование. — Он расплатился по счету и встал. — Наш адвокат уже ждет. Сначала ты отдашь нам тело и душу, и только потом я предоставлю тебе право на получение кредита на сумму пять миллионов долларов.

В лимузине было прохладно и тихо, хорошая подвеска позволяла сглаживать все неровности нью-йоркских улиц.

— Теперь расскажи подробнее о выводах Сэлли-Энн относительно главы браконьерской сети, — предложил Генри.

— В данный момент я не вижу более подходящей фигуры на роль главного браконьера и, возможно, лидера диссидентов.

Генри немного помолчал.

— Чем, как тебе кажется, вызвано нежелание действовать генерала Фунгаберы? — спросил он чуть позже.

— Он осторожный человек и африканец. Он не будет торопиться. Он все тщательно обдумает, аккуратно расставит сети, а когда начнет действовать, думаю, вы все будете поражены его разрушительностью, скоростью и решительностью.

— Я хотел бы, чтобы он получил от тебя всю возможную помощь. Полное содействие, прошу тебя.

— Ты знаешь, что Тунгата был моим другом.

— Он по-прежнему тебе верен?

— Не думаю, если он виновен.

— Отлично! Совет директоров весьма доволен твоими успехами. Мне приказали сообщить о повышении твоего вознаграждения до шестидесяти тысяч в год.

— Очень мило. — Крейг улыбнулся. — Очень поможет выплачивать проценты с пяти миллионов.

Было еще светло, когда Крейг вышел из такси у ворот пристани. Косые лучи заходившего солнца превратили отвратительный нью-йоркский смог в приятный сиреневый туман, сглаживающий угрюмые силуэты бетонных башен.

Крейг ступил на площадку трапа, угол яхты изменился и предупредил о его приходе человека в кокпите.

— Эш! — Крейг был крайне удивлен. — Эш Леви, добрая фея всех начинающих писателей.

— Дружище! — Эш направился к нему по палубе неуверенными шагами сухопутного человека. — Я не мог больше ждать, я должен был увидеть тебя немедленно.

— Весьма тронут. — Тон Крейга был крайне язвительным. — Ты всегда прибегаешь галопом, стоит мне попросить о помощи.

Эш решил не замечать язвительности и обнял Крейга.

— Я прочел, потом перечитал и запер в сейфе. — Голос его сорвался. — Это просто прекрасно.

Крейг еле сдержался, чтобы не сказать очередную колкость и внимательно поискал на лице Эша признаки неискренности. Но увидел в обычно непроницаемых глазах за стеклами очков в золотой оправе слезы.