Она умерла, бедняжка.

Но она отправила вас куда-то. Вы говорили, она вас отослала.

А, кивнул Финтан. В школу. Затем в семинарию.

Семинария.

Незнакомое слово?

Я развернулся и двинул назад к берегу. Знакомое, мать твою, бросил я через плечо.

Джекси!

Я побежал. Прямо на заходящее солнце. Но соляная поверхность была ненадежной, и мне не хватало дыхания, поэтому пришлось перейти на быстрый шаг. Я спешил к пастушьей хижине, к своим вещам. Старик за спиной звал и кричал, я не обращал внимания. Как я мог попасться в эту западню, будто последний дебил?! Я так на себя злился, что мечтал загрызть собственное отражение в зеркале.

В хижине я первым делом схватил «браунинг». Вторым – магазин. Затем бутыль для воды и рюкзак с солью и остальной амуницией. Проверил, все ли на месте, – без боеприпасов идти в буш нельзя. Когда я собрался, старик подошел к хижине.

Я послал патрон в патронник, закинул рюкзак на плечи и шагнул в дверной проем, направив дуло на Финтана. Он резко затормозил, очочки совсем перекосились, и поднял руки как идиот в каком-нибудь фильме. Но даже под прицелом не заткнулся.

Не уходи, юноша. Ты все неправильно понял.

Вы священник, разве нет?

Священник, да. Но это не то, что ты думаешь.

Вас тут прячут, мать вашу!

Не стану отрицать. Но не из-за того, что ты вообразил.

Из-за чего же тогда?

Юноша, я действительно не могу рассказать.

Даже если я вам ногу прострелю?

Джекси, пожалуйста. Я не такой, как ты. Не храбрый.

Значит, рассказывайте.

Это невозможно. Не могу.

Не можешь признаться, да, мать твою?! Господи боже, да я тебя и правда завалить готов!

Да, ты готов, Джекси. Я вижу.

Кругом полно шахт, заявил я. Тебя никогда не найдут.

Что верно, то верно. Однако ты совершишь прискорбную ошибку.

Скорее, окажу миру большую услугу.

Миру – не исключено. Себе – нет. Поверь, юноша, бывают ошибки, после которых не оправиться.

Мразь ты гребаная.

Так и есть.

Да как ты сам себя выносишь, мать твою?!

Его очки висели уже на одном ухе. Под конец старый ублюдок задрожал так сильно, что они свалились на землю.

Действительно, как? только и ответил он.

Я твердо знал, что не выстрелю в Финтана Макгиллиса. А вот он, судя по его трясущимся ногам, не знал. Он начал судорожно хватать ртом воздух, шептать разный бред, и мне стало ужасно стыдно за нас обоих.

О господи, сказал я. Подними очки. Не буду я стрелять.

Старикан уже почти рыдал, когда я отстегнул магазин большим пальцем, выгнал патрон и повесил карабин на плечо. Надеть очки Финтан сумел лишь со второй попытки. Он пробормотал спасибо, но посмотреть на меня не решился.

Я ухожу, сообщил я.

Скоро стемнеет.

Переживу.

Тогда забери спальный мешок. Мне он не нужен.

Не могу, рук не хватит.

Значит, возвращайся за ним, когда захочешь.

Это вряд ли.

Ты взял мясо?

Нет, мотнул я головой. Я не вор.

Так возьми. Пожалуйста. Я найду пакет.

Я остался во дворе, Финтан ушел в хижину. Солнце уже опустилось на кряж, пара флейтовых птиц завела свою обычную жалостливую песню. Я вдруг вспомнил – у старика есть ножи и точило! А у меня – только паршивый ножик для масла.

Когда я возник в дверях, Финтан отпрянул от мясного шкафа. Будто испугался, что я сейчас ударю. В руках старик держал жестяную тарелку с козлятиной, на столе лежал пустой мешок из-под муки. Финтану вполне хватило бы времени зарядить оружие, но он его даже не тронул.

Скажите правду, попросил я. Я вас за это не убью.

Я не насильник, проговорил старик. И не педофил.

Но с вами что-то не так.

Да.

По виду Финтан Макгиллис мог оказаться кем угодно – учителем биологии, например. Или придурком, который ворует велосипедные сиденья. Я не знал, чему верить.

Что такое примирение? – спросил я. Я думал, это про аборигенов.

Таинство, ответил Финтан Макгиллис. Так мы называем исповедь.

И вы на это не соглашаетесь?

Он покачал головой.

М-да, хрен вас всех поймешь.

Согласен, Джекси. Я такого же мнения.

Педики вечно врут.

Думаю, да.

Если б вы были педиком, то правды не сказали бы.

Полагаю, что не сказал бы. Да.

Финтан стал запихивать содержимое тарелки в мешок, я сказал, что не хочу забирать у него все мясо. Он отложил несколько кусков назад на тарелку, завязал мешок. Руки у старика дрожали, действовал он неуклюже, и я чувствовал себя грабителем. Неприятное ощущение. От всей этой картины меня уже тошнить начало, поэтому я забрал мешок и попрощался. Подошел к цистерне, подставил бутыль под кран. Старик приплелся следом, встал рядом, меня аж передернуло.

Я хотел бы, чтобы ты остался, сказал он. Очень хотел бы.

Ну да, подумал я. Ясен пень! Однако вслух этого не произнес. Поблагодарил за еду, взял бутыль и свалил.

До темноты я много не прошагал. Я никак бы не успел к озеру и уж тем более дальше, к эвкалиптовому лесу, разве что на ощупь. Поэтому просто отошел от пастушьей хижины и забрался в каменистые террасы, где можно было укрыться в невысоких зарослях буравовидного эвкалипта и голубоватой травы блюбуш. Пока еще хватало света, я отыскал мягкую проплешину под караджонгом и устроился на ночлег.

Огня не развел. Устал очень, но уснуть не смог. Еще не отошел от событий у хижины. Я никогда раньше не направлял оружия на человека. Делать так без угрозы для жизни – редкое скотство. Ноги и руки до сих пор покалывало: похоже, каждая моя клеточка понимала, что я поступил ужасно.

Я все думал – что было бы, если б я таки пристрелил Финтана Макгиллиса? Кругом полно шахт, значит? Ну-ну, до ближайшей целый день пути. Как бы я отволок туда тело? Разрубил и перевез в три приема? Прокатил бы по бездорожью труп в его же собственной тачке?

А ведь я видел от старика только хорошее. Он накормил меня, напоил. Может, лишь для того, чтобы я размяк и отдался в его священнические лапы, но худшее, что сделал Финтан Макгиллис, – это прожужжал мне все уши. В общем, махать перед его физиономией оружием было гадко. Даже если он извращенец, убивать его без причины – неправильно.

А если старый хрыч и правда не педофил, то зачем его тут прятать? Какой смысл? Господи, два дня назад здешние края были пустынными, как Марс, а теперь стали людными, как большой город.

Короче говоря, дежурил я долго. Хорошо видел озеро – и крошечный огонек в хижине. Какое-то время впереди висела молодая луна, потом она ушла мне за спину. В конце концов огонек в хижине погас, и осталось лишь свечение соли.

Ночь стояла теплая. Ветер дул с севера, нес влажную жару. Было тихо, так тихо, что слышался какой-то фоновый шум. Будто все вокруг спало, а мир продолжал бодрствовать и легонько гудеть,