– Не смотри на пироги с яблоками. Ты их есть не будешь, видишь же, что твой костюм и так плохо сидит на бедрах. – Она бросила короткий и полный пренебрежения взгляд на дочь. – А тебе через пару лет нужно выбирать жениха. И, будь добра, поправь воротник. И волосы, волосы убери с лица, что это за пряди? Ты так себя еще больше уродуешь.

После этих слов невысокая девушка опустила взгляд, послушно выполнила указания, пряча за густой прядью красивых белых локонов нахлынувшие слезы. Аккуратные, слегка пухлые губы дрогнули, но она сдержала эмоции.

– Два ржаных хлеба. И тонко порежьте, а то кое-кому стоит привести себя в порядок. И булочки с корицей, – она в уме прикинула, сколько ей необходимо, – шесть штук.

– Сегодня мы не нарезаем хлеб. – Ани взяла блокнот, чтобы записать заказ.

– Всегда нарезали, с каких пор что-то изменилось? – Ее тон резко переменился, стал более низким, сиплым.

– Пекарня делает это без оплаты, когда есть возможность.

– Вы предлагаете мне этим заниматься или намекаете на чаевые? – Широкая бровь поднялась вверх.

– Мы не нарезаем хлеб.

– Милочка, будь добра, сделай это, иначе не получишь ни цента.

– Дверь за вашей спиной, в очереди стоят другие посетители. И не кричите так, хлеб не любит злости.

Женщина сцепила зубы, побагровела, явно намереваясь высказать Ани все, что думает. В этот момент дочь несмело дернула ее за рукав.

– Не стоит, пожалуйста. В лавке с парфюмами тебя уже вовсе не обслуживают. А пекарня здесь хорошая, все всегда свежее и вкусное…

– Тильда, – она тряхнула рукой, избавляясь от прикосновения. – Закрой свой рот, иначе тебя не то что замуж, тебя вообще никуда не возьмут. Ладно, два ржаных и шесть булочек с корицей. Я пересчитаю и, учтите, вернусь, если хлеб зачерствеет завтра!

Аннетт выдержала раздраженный взгляд, взяла брезгливо брошенные деньги, отсчитала сдачу, после чего упаковала заказ.

– Спасибо вам. – Тильда виновато улыбнулась.

Но ответ уже не смогла услышать: несмотря на то, что девочке на вид было лет шестнадцать, мать дернула ее за руку, словно маленькую, после чего шикнула и по-деловому взяла сумку, вручив девушке пакет с покупками.

Часы пробили полдень, Ани отпустила последнего посетителя, не переставая думая о той неприятной ситуации. Села на стул, после задумчиво посмотрела в зеркало, которое всегда висело неподалеку от прилавка. Вот только в отражении не увидела себя. Зеркальная гладь исказилась, помутнела, покрылась рябью, словно в воду уронили небольшой камушек.

В ней показалась та самая женщина. Она злобно посматривала на дочь, пока та ела суп. Хотя супом это было сложно назвать: вода, немного моркови, лука, гороха и пара кусочков картофеля.

– Чего вздыхаешь так? Что ты устроила в пекарне? Та девушка – обслуживающий персонал. А ты? Скатилась до ее уровня… Язык стоит держать за зубами. Не выходит – прикуси. Расхлябанная, невнимательная. Кому ты нужна будешь?

– Простите…

Тильда поправила аккуратное синее платье: накрахмаленное, с пышным белым воротником и рукавами-фонариками. Светлые локоны непослушно выбились из прически, но девушка не спешила их прикалывать, просто заправила за ухо.

– Позор на мою голову. Кто тебя к нам подкинул? Неблагодарная девчонка… я ведь как лучше хочу, чтобы ты успешно вышла замуж, чтобы соседям не стыдно было рассказать о тебе. А ты что? В книгах своих да мечтах. И хватит есть, Жанна тебе слишком много положила, в платье не влезешь!

Женщина ударила ее по рукам, отобрала ложку, кинула ее в суп. Брызги разлетелись на кипенно-белую скатерть, испачкав ее, от этого мать разозлилась еще больше.

– Ты точно меня хочешь в могилу свести, желаешь смерти, чтобы я побыстрее тебя оставила! Чего молчишь? Да-да, опускай голову.

Женщина заскрежетала зубами. Ее раздражали тихие всхлипы дочери. Она наорала на прислугу, причитала и причитала, упрекала Тильду в неаккуратности, невоспитанности, дурном вкусе, который, по ее мнению, только делал Тильду более уродливой и подчеркивал недостатки, которые мать не упустила возможности перечислить. Слишком курносый нос, волосы излишне пушистые, широкие бедра, которые так не подходили ее талии, пальцы, на которые, по ее мнению, не налезет ни одно обручальное кольцо.

– Устала я от тебя… Иди занимайся фортепиано. На вечере у Гилбертов ты должна будешь произвести впечатление. Их сын достаточно обеспечен, чтобы ты не продолжала сидеть у меня на шее.

Тильда послушно встала, попросила прощения за свое поведение, после чего ушла в свою комнату, где подняла крышку фортепиано. Черное, новое. Его гладкая поверхность так блестела, что в ней можно было увидеть собственное отражение. Но смотреть не хотелось. На что? На раскрасневшееся и опухшее от слез лицо? Красные глаза и искусанные губы?

Пальцы едва слушались, поэтому девушка играла медленно, но мать не поймет, ей было неважно, что и как, главное – не ударить лицом в грязь перед новыми знакомыми. Слезы застилали глаза, и после завершения мелодии она застыла, погружаясь в собственное одиночество. Смотрела в одну точку и ничего не различала… Лишь пустота и давящая тишина. Всхлипнула, вновь начала кусать губы, зная, что завтра ее отругают за это, но не могла совладать с нервами.

«Убогая, ненужная…» – так звучал ее кошмар, который продолжался почти ежедневно. Тильда тонула в нем, захлебывалась, старалась выбраться, привыкнуть, но выбора уже не было: еще немного, и она станет совсем сломанной, по-настоящему «никакой», зато удобной.

Зеркало перед Ани пошло волнами, смешало картину, а затем вновь разгладилось. Теперь в нем виднелся небольшой приятный домик в два этажа с мансардой. На кухне готовила красивая, стройная девушка. Фартук подчеркивал узкую талию. Она старательно нарезала овощи, явно наслаждаясь процессом. Он – единственное спокойное, что было в ее жизни. Ани показалось, что она ее уже где-то видела…

– Тильда, черт возьми, когда уже будет ужин?

В помещение вошел высокий мужчина. Явно немного пьян, с расстегнутой рубашкой и следами помады на ней.

– Через полчаса… ты не говорил, что будешь раньше.

Девушка вздрогнула, подняла на него чистые голубые глаза, из-за чего тут же порезала палец.

– Вот дурнушка, внимательной умеешь быть? Как же ты мне надоела. Ни еды, ни встретить мужа, ничего толково сделать не в состоянии. Иди, погуляй. И не забудь перенести свои вещи на чердак. Нечего тебе занимать мою комнату, я хочу пожить с Эльзой. Она хотя бы в постели…

Мужчина не договорил, рассмеялся, махнул рукой.

– Да что тебе понимать, доморощенная мышка. Гуляй, гуляй.

Тильда прикусила палец. Порез был небольшой, но неприятный. Вдруг что-то замкнуло: боль и обида сдавили грудную клетку, пронзили ее новыми иглами, болезненно впились в и без того израненное сердце. Она, не обращая внимания на привычные издевки и смех, убежала в комнату, наспех собрала вещи, после чего вышла на улицу. Растерянно оглянулась и пошла куда глаза глядят.