как изменник родины. Тот же, кто окажет таким людям содействие, будет рассматриваться как пособник и соучастник преступного дезертирства. Отныне объявлен новый курс…»

Восьмого августа, передав радиограмму, Аня настраивается на Берлин. Какой-то важный фашист гневно, с металлом в гортанном барском баритоне, рассказывает о закрытом процессе, только что состоявшемся над восьмью военными руководителями покушения 20 июля.

Суд приговорил всех восьмерых к смертной казни через повешение. По приказу Гитлера через два часа гестаповцы привели приговор в исполнение.

В те дни в замках и особняках Восточной Пруссии, да и во всей Германии и оккупированной Европе шли повальные аресты. Гиммлер приказал арестовать всех родственников руководителей заговора. Арестованных свозили в главные концентрационные лагеря — в Штутгофе, Мариенбурге, Мемеле, Тильзите, I! Петербурге.

Гиммлер заявил, что весь род Штауффенбергов будет по седому тевтонскому обычаю кровной мести истреблен до последнего колена. Он потребовал, чтобы все однофамильцы Штауффенберга срочно изменили свою фамилию.

…Аня настраивается на Москву:

«Сегодня по радиостанции «Свободная Германия» выступил фельдмаршал Фридрих Паулюс. «Война для Германии проиграна, — заявил он, — Германия должна освободиться от Адольфа Гитлера, создать новое правительство, которое прекратит войну…»

Из радиограммы № 8 Центру от группы «Джек», 15 августа 1944 года:

«Окончание разведсводки передадим в ночной сеанс, если сможем. Вчера весь день была облава. Группа маневрировала по лесу с 8.00 до 14.00. Облаву проводили регулярные части, до двух батальонов пехоты. Немцы прочесывали лес трижды. Каратели шли несплошными цепями, поэтому нам удалось незаметно проскальзывать сквозь цепи. От собак спасли проливной дождь, мины и табак. Продукты кончились. Просим подготовить груз с продуктами, табаком и минами. Место выброски сообщим при первой возможности. Идем в основной район действий. «Джек» — «Еж»[5].

В пять утра, когда восходит солнце, группа располагается на дневку в непролазном ельнике, в трех километрах севернее железной дороги Кенигсберг — Тильзит, почти рядом с деревней Линденгорст, недалеко от берега реки Швентойте.

— Этой ночью, — объявляет Шпаков после тщательной разведки района дневки в километровом радиусе, — начинаем наблюдение за «железкой». Не надейтесь, ребята, на отдых после похода и облавы. Кровь из носа, а будем вести наблюдение днем и ночью. Мне не надо рассказывать вам, как это важно.

В ночь на 18 августа первыми на знакомый перегон Лабиау — Меляукен выходят Мельников, Раневский и Тышкевич. Они в пятнистых желто-зеленых маскировочных костюмах, извлеченных из вещевых мешков. Они знают — эта дорога связана с железной магистралью, ведущей из Штеттина через Мариенбург в Кенигсберг, одной из двух важнейших стратегических железных дорог Восточной Пруссии. Вторая магистраль — сквозная железная дорога Берлин — Бромберг — Инстербург — Тильзит. Именно по этим и еще четырем германским железным магистралям стягивались гитлеровские войска для нападения на Советский Союз.

В половине первого гаснет серп полумесяца. До полнолуния еще двое суток…

Мельников подбирает такое место в двадцати — двадцати пяти метрах от железной дороги, в заросшем сосняком овражке, что силуэт проносящегося эшелона четко проецируется на фоне неба. Если же смотреть на черный эшелон на фоне черной стеньг леса — ничего не увидишь. Дальше отойдешь, не разглядишь техники на платформах, ближе — не успеешь сосчитать танки и орудия.

Вот появляется приземистый и длинный шестиосный немецкий локомотив. Он тащит войсковой эшелон — сорок два вагона живой силы, две платформы с полевыми кухнями.

Часто и почти все в одну сторону — в Тильзит — проносятся, дымя, грохоча и сотрясая землю, тысячетонные войсковые и грузовые эшелоны. Из Тильзита — четыре пути. В Мемель, Таураге, Шталлупенен и Инстербург. «Рейхсбанк» мчит на фронт пушечное мясо.

Поезда идут так часто, что порой машинист, высовываясь из окна кабины локомотива, видит красные хвостовые огни эшелона, идущего впереди.

Мельников целиком поглощен наблюдением. Раневский и Тышкевич лежат в тридцати метрах слева и справа от него, в боковом охранении.

Пять, десять, пятнадцать эшелонов проносятся, сотрясая землю, к Тильзиту. У немцев уже давно не хватает горючего для автомобильного транспорта, поэтому они стараются перебрасывать войска и воинские грузы не столько шоссейными, сколько железными дорогами. Танки, орудия… Тип танков Мельников легко узнает по силуэтам, калибр орудий определяет по стволу.

Девяносто два пассажирских вагона, тысяча триста двадцать два крытых товарных вагона, триста одиннадцать платформ… Особо подсчитывает Мельников крытые вагоны с охраной, если ему удается разглядеть часового в тамбуре… На платформах тридцать четыре средних танка типа IV, восемнадцать сорокатонных «пантер», одиннадцать «тигров», двадцать четыре самоходных орудия, шестнадцать самоходных противотанковых установок «Веспе» и «Хуммель», тридцать восемь 150-миллиметровых и 170-миллиметровых пушек, шесть 88-миллиметровых зениток…

Такие мощные силы бросает Гитлер за одну ночь по одной только железной дороге на восточную границу Пруссии, на фронт, в одну лишь 3-ю танковую армию. А это — не единственная дорога к фронту. Их четыре или пять подходит к восточной границе, на участки 2-й и 4-й армий вермахта. Пожалуй, около трехсот эшелонов с войсками и техникой ежесуточно швыряет Гитлер на Восточный фронт. Позади Сталинград, Курск, позади разгром в Белоруссии, но именно сейчас, в июле и августе сорок четвертого, производство военной продукции в Германии достигло наивысшего уровня…

Мельников знает, что на нашей стороне фронта и железных дорог меньше, и пропускная способность совсем не та — ведь немцы, отступая, разрушили все станции и пути — скоро ли их приведешь в порядок. Какие же богатырские силы надо иметь нашей армии, нашим солдатам, чтобы по всем мыслимым и немыслимым дорогам пройти самим и на своем горбу притащить сотни тысяч тонн военных грузов, чтобы перемолоть в бою всю эту гитлеровскую технику?!

Проходит два часа, четыре, шесть. На часы можно не смотреть — через, каждые два часа по «железке» проходит парный патруль. До конца смены осталось еще столько же. Двенадцать часов! На голодный желудок… Брезжит рассвет. Разведчики отползают на полтораста метров в глубь сосняка. Отсюда ведут наблюдение днем. Стучат и стучат колеса…

Во всех городах Германии, на всех станциях расклеен плакат с надписью: «Все колеса катятся к победе!»

Утром на запад проходит вереница санитарных эшелонов с ранеными, каждый по восемьдесят — девяносто вагонов. У этих эшелонов, составленных не столько из серых пассажирских, сколько из желтых товарных вагонов, совсем не воинственный вид. В классных вагонах окна тщательно зашторены, в товарных — наглухо закрыты. Это едут изувеченные и искалеченные, умершие в пути… И перестук колес — словно стук костей…

Смена производится в специально подобранном месте в лесу, в двухстах метрах от места наблюдения.

Две смены по три человека — это вся