после того, как моего друга Ару Галлант, очень талантливого визажиста и стилиста-парикмахера, ставшего фотографом, пригласили снять мой портрет для обложки журнала Interview в марте 1976 года. Ара вел ночной образ жизни, поэтому, как и следовало ожидать, съемка была назначена в его студии уже за полночь. Он мог кого угодно сфотографировать так, чтобы человек выглядел сексуально. Ара взял ножницы и сделал неровные разрезы на черном боди, которое было на мне надето. Отсняв несколько пленок, он начал брызгать на мои длинные выпрямленные волосы водой. Я была в ужасе! «Не переживай, – сказал он. – Обложка у нас уже есть. Я просто хочу сфотографировать тебя с мокрыми волосами». Он снимал меня, пока мои волосы сохли, обретая свою естественную форму завитков. Через несколько дней, когда я увидела две фотографии, отобранные для обложки, у меня даже не возникло сомнений в том, какая была лучше… На следующий день я дала своим волосам высохнуть естественным образом и впервые с гордостью вышла с кудрявой головой, наслаждаясь собой настоящей. Мой «новый» образ закрепился на вечеринке в Studio 54, где мы отмечали день рождения Бьянки, которая тогда была женой Мика Джаггера. Когда часы пробили полночь, она выехала на сцену верхом на белом коне, а мы пели ей «С днем рожденья». «Ты похожа на Хеди Ламарр», – сказал мне модный дизайнер Халстон, имея в виду киноактрису 30-х годов. Тогда я не знала, кто такая Хеди Ламарр, но я знала, что это было комплиментом. Мои вьющиеся волосы стали моим козырем. Я чувствовала себя уверенной в себе и свободной.

Эта уверенность в себе была у меня не всегда. Моя прическа стала индикатором моей самооценки, и в начале девяностых я снова начала выпрямлять волосы. Те годы были не самыми лучшими. Я в очередной раз находилась в поисках себя, и мне недоставало уверенности. Когда я вновь обрела ее, вернулись и мои кудряшки. Я научилась с ними управляться, использовать их и позволила им быть частью меня настоящей. Я даже стала радоваться влажности – она придает столько объема вьющимся волосам.

Может быть, это покажется банальным – уделять столько внимания волосам, но я уверена, что все женщины с вьющимися волосами узнают себя в этой борьбе. И, как я недавно выяснила, некоторые мужчины тоже. В прошлом году мы отдыхали на яхте моего друга Дэвида Геффена, большого босса в индустрии развлечений, и я разговорилась о волосах с одной женщиной, как вдруг в беседу вмешался Брюс Спрингстин – мачо, рок-звезда и кумир миллионов. Он признался, что, когда ему было пятнадцать и он только начинал свою карьеру, он тоже ненавидел свои итальянские кудряшки, как и его товарищи-подростки из музыкальной группы The Castiles. Они все мечтали сменить свои средиземноморские кудри на прямые челки, как у «Битлз». Поэтому по ночам они тайком ходили в салон красоты для афроамериканок в районе Фрихолд в Нью-Джерси и выпрямляли себе волосы. А еще Брюс рассказал, как он пробирался в мамину спальню, чтобы стащить ее длинные заколки для волос, потом расчесывал волосы, укладывая их на одну сторону, закалывал заколками и спал на этой стороне, чтобы они распрямились. Несмотря на это, ему так и не удалось добиться образа как у Джона, Пола, Джорджа и Ринго с их аккуратными стрижками «мальчик-паж».

Мое недовольство внешностью и зацикленность на волосах выводили мою мать из себя. Она одевала меня в хорошие вещи и следила за тем, чтобы я всегда прилично выглядела, но разговаривать на тему красоты она не любила. Ей было гораздо интереснее обучать меня литературе, истории и, самое главное, – независимости. И в самом деле, тот факт, что в детстве я не считала себя красивой, сыграл мне на руку. Да, я завидовала блондинкам с прямыми волосами, особенно Мирей, чья красота бросалась в глаза не только мне: когда ей было семнадцать, она вышла замуж за принца Кристиана фон Хановера, который был старше ее на 27 лет. Но быть слишком красивым ребенком, как я поняла с возрастом, может стать проклятьем. Слишком полагаться на свою внешность – значит ограничивать свое развитие. Красота быстротечна и не может быть твоей единственной сильной стороной.

Еще на ранних этапах своей жизни я решила, что, раз я не могу быть симпатичной блондинкой, как остальные девочки, я приму тот факт, что я отличаюсь, буду работать над своими внутренними качествами и стану популярной благодаря юмору и дерзости. Я завела множество друзей в школе-пансионе, а затем в Женеве, где мы жили с мамой и Хансом Мюллером. Меня считали веселой девчонкой, всегда готовой сорваться и заняться чем угодно, и это притягивало ко мне людей, включая Эгона, который приехал в Женеву на год позже меня. Глядя на фотографии тех лет, я вижу, что у меня было стройное и гибкое тело, длинные ноги, хорошая кожа и вообще-то я была очень симпатичной, но тогда мне так не казалось, поэтому я сосредоточилась над тем, чтобы сделать из себя личность.

Хоть я и считала, что привлекательным человека делают его индивидуальность, естественность и обаяние, у меня в жизни было много ситуаций, когда я стеснялась и чувствовала неуверенность в себе. Помню, как впервые приехала в дом Аньелли в Кортину-д’Ампеццо на рождественские каникулы, когда мне исполнилось двадцать лет. Аньелли были самой известной семьей Кортины, а Эгон и его младший брат Себастьян были самыми привлекательными и завидными женихами альпийского городка. В последний вечер перед отъездом мы пошли на вечеринку, где меня наградили титулом «Мисс Кортина». Я выглядела достаточно элегантно в своем платье из ламе, переливающемся всеми цветами радуги, но, когда мне вручали награду, мне было неловко и я чувствовала неуместность происходящего. Было очевидно, что дело не в моей внешности, а в том, что я была девушкой Эгона. Они надели дурацкую тиару со стразами поверх шиньона, который придавал объем моим выпрямленным волосам, и повесили на меня ленту с надписью «Мисс Кортина». Я чувствовала себя глупо, и это было видно по фото, которое появилось на следующее утро на первой странице местной газеты.

На следующий год, когда мы с Эгоном снова приехали в Кортину вместе, я подготовилась получше. К тому времени с моего лица сошла детская припухлость, черты стали более отточенными, и я уже держалась непринужденно с итальянскими друзьями-аристократами Эгона. Мое преображение не осталось незамеченным. Годы спустя Миммо, близкий друг Себастьяна и сын моего будущего наставника Анджело Ферретти, напомнил мне, как всего за год я превратилась из пухлощекого нескладного создания в красивую и сексуальную девушку. Фотографии, сделанные во время тех двух каникул, подтверждают, что уверенность и непринужденность могут до неузнаваемости изменить