— Садись, — кивнул на кресло у иллюминатора.

— Я могла бы обойтись экономом, — зыркнула зло и заняла отведенное им для меня место.

— Могла бы, — Олег расположился в соседнем кресле, тут же откинул его, уселся удобнее и расслабленно вздохнул. — Зато я не мог. А ты должна быть рядом.

— Боишься, что выпрыгну из самолета?

Он скосил на меня насмешливый взгляд.

— Не хочу, чтобы ты наделала глупостей, Алина.

— Олег, — оперевшись рукой о подлокотник, я подалась к Громову в последней попытке достучаться до его здравого смысла: — Ты понимаешь, что это, фактически, похищение?

Несколько секунд он молчал, рассматривая меня. И без того дошедшая уже до предела, я готова была ударить его. Слова закончились, да и какой в них был смысл? Никакого! Только не больше было смысла и во всем остальном. Любые мои выпады для него, все равно что для слона дробина.

— Разве я тебя похищал? — по-прежнему спокойно спросил он. В голосе его зазвучали обманчиво-бархатные, немного вкрадчивые нотки. — Я тебя не держу.

— Громов! — воскликнула возмущённо и тут же, понизив голос, зашипела: — Я больше не могу так, Олег! Пожалуйста, либо исчезни из моей жизни, либо…

— Либо? — губы его сложились в некое подобие улыбки.

— Либо расскажи мне всё, как есть.

— Что именно тебя интересует?

— Зачем тебе был так нужен мой ребёнок? — встретилась с его темнеющим взглядом, понимая, что снова не получу ответ.

— Ты же знаешь, что мы с женой попали в аварию три года назад, — неожиданно произнес он.

На лице его больше не было и намека на усмешку. Я заметила, как на скулах его выступили желваки, как напряглись жилы на запястьях. Взглядом он проводил мужчину с худым мальчиком лет семи с игрушечным самолётом в руках и опять пристально, мрачно посмотрел на меня.

Я втянула в легкие побольше воздуха и кивнула, шумно выдохнув. Неужели он готов рассказать мне?..

Мимо нас проходили пассажиры, следующие к своим местам, но для меня они были лишь декорацией. Мелькающими размытыми пятнами. Всё, что я видела, что хотела видеть — это Олега. Его лицо, темные, почти черные глаза, поджатые губы…

— Я расскажу тебе всё, Алина, — услышала я его тихий голос. — Всё, что ты хочешь знать, но позже.

— Когда?

— Позже, — повторил с нажимом, ясно давая понять — большего я не добьюсь.

Я покорно кивнула и тоже откинулась на спинку кресла. Поерзала, пытаясь принять удобное положение, но кресло было не такое уж удобное, как показалось на первый взгляд. Просторное, но жесткое. Перехватила на себе, как и за несколько секунд до этого тяжелый, но теперь как будто пронзенный светлячками смешинок взгляд Олега, и отвернулась к иллюминатору.

Посадка была окончена, самолет вот-вот должен был двинуться с места. Положив руку на живот, я ласково погладила и тут же ощутила сильный толчок. Едва не подскочив, резко повернулась к Олегу.

— Олег, — позвала громким шепотом. Он без интереса перелистывал журнал. Поднял голову и вопросительно кивнул. — Я… — слова застряли в горле. Рука так и лежала на животе. Я ощутила ещё один толчок, не такой сильный как первый, но не менее чувствительный.

— Что? — не получив ответа, спросил Громов.

Мне хотелось поделиться с ним. Несмотря ни на что… Господи, какая же я дура!

— Ничего, — улыбнулась краешками губ. — Ничего, — вздохнув, вновь отвернулась, продолжая поглаживать мою подросшую и уже такую самостоятельную Горошинку.

Я не одна. Теперь я знала это, чувствовала, как никогда. И даже если в моей жизни не будет Олега, я справлюсь. И с трудностями, и с чувствами, и со всем остальным.

Алина

О Калининграде я знала не много. Только лишь, что это самый западный город нашей страны, при этом отрезанный от основной части России другими странами. Слышала, что город очень красив, но оценить красоту его не смогла — приземлились мы уже затемно.

— Зачем мы здесь, Олег? — когда такси уже везло нас по освещенным улочкам к отелю, в очередной раз спросила я.

— В Калининграде проходит выставка медицинского оборудования, — посмотрев в глаза, ответил Громов. — Мы пробудем здесь несколько дней, а после я верну тебя в твою халупу.

— Если ты называешь халупой мой номер в хостеле, — заявила я, решив не поднимать тему, откуда, черт возьми, ему это известно, — то он гораздо лучше, чем комната в твоем доме. И знаешь, почему?

Тирада моя, судя по выражению лица Олега, впечатления на него не произвела. Плевать! Хочет он меня слушать или нет, всё равно или нет ему, молчать я не собиралась. Если уж мне пришлось его выслушать, ему тоже придется.

— Почему же? — хмыкнул он.

— Потому что администрация не лезет в мои дела, не следит за мной и не пытается навязать мне свою волю. Никто там не приказывает мне, не играет в Бога, не ставит свои желания вперед моих собственных.

— Всё, что я делал, Алина, я делал ради твоего же блага.

— Ну конечно! — одарила Громова гневным взглядом и было отвернулась, но он, поймав мою руку, развернул снова к себе лицом. Обхватил за подбородок двумя пальцами, сжимая не сильно, но крепко, и заставил посмотреть ему в глаза.

— Я не хочу, чтобы ты в этом сомневалась, девочка.

— А я хочу, — попыталась отцепить его пальцы, и к моему удивлению, он меня отпустил. — Хочу, Олег, чтобы ты уяснил — я больше не вернусь в твой дом, не буду работать у тебя, не буду наблюдаться в твоей клинике…

— А что ты будешь делать? — бархат его голоса обволакивал, будто он пытался вытянуть из меня волю, как вытянул с тем же успехом последние крупицы гордости. Но нет. Нет!

— Жить, Олег, — ответила просто, глядя уверенно. — Жить: учиться, растить ребенка, работать.

— То есть, ты позволишь мне умереть в грязи в собственном доме? — усмешка совсем рядом с моей щекой. В глазах темные смешинки, почти такие же, как в самолете. Но в усмешке не было ничего веселого, как будто внутри него шла борьба. Не светлого и темного, а какая-то собственная, неведомая мне.

Я вздрогнула, когда губы его, мягкие и тёплые, коснулись меня, попыталась оттолкнуть, но вновь хватка его стала жесткой.

— Я не отпущу тебя, Алина, — едва слышно прохрипел он мне на ухо, вызвав еще более сильную волну дрожи.

Не отпустит… Сердце бухнуло о ребра, ускоряясь. Дыхание мое стало неровным, шепот сбивчивым:

— Я… — облизала пересохшие губы, — я не твоя собственность, Громов.

— Я могу заставить тебя остаться.

— Можешь, — прямой взгляд ему в глаза. — Можешь, но это не изменит моего к тебе отношения.