поляк называет себя шляхтичем!" Но искренность и достоинство, с которыми поляк ответил на его вопрос, ему понравились, и он вдруг неожиданно предложил Вацлаву пойти к нему на службу денщиком. Если, конечно, его не обидит такое предложение.

Бывший писарь не только не возражал, но был несказанно рад, что наконец вырвется из постылых острожных стен и начнет другую жизнь — энергичную и интересную.

— Только прошу пана не называть меня денщиком, — смущенно попросил Вацлав. — Лучше — ординарцем!

Державин согласился, забавляясь его тщеславием:

— Как пожелаете! Вот только бы поскорее встать на ноги… Мое тело слабеет с каждым днем, хотя я прилежно выполняю все предписания эскулапа.

Поляк подошел к столу, уставленному склянками с микстурами, коробками с порошками, сбором сушеных трав, пилюлями и мазями…

— Простите, пан офицер, я ничего не смыслю в медицине… Но готов поклясться, что такое изобилие лекарств угробит даже здорового человека. Да что там человека! Слона! Если вы немедленно не прекратите принимать все эти зелья, вам несдобровать. Для чего я спасал вашу жизнь, если вы ею совсем не дорожите?

После этого разговора Державин, к великому неудовольствию меланхоличного герра Франке, прекратил пить лекарства и с помощью Вацлава стал выходить на свежий воздух, прогуливаться возле дома. Силы постепенно восстанавливались, и в один прекрасный день он объявил своему ординарцу, что они выезжают в Казань.

***

Тем временем в штаб-квартире генерал-аншефа Бибикова появился некий посетитель, рыбный торговец из Малыковки. Поначалу его хотели выставить вон, но тот был настойчив и утверждал, что желает сообщить лично его превосходительству нечто важное. В конце концов о нем все-таки доложили генералу.

Александр Ильич долго разглядывал рослого глазастого мужика, от которого слегка попахивало свежей рыбой. Его одежда была простой, но добротной, похожей на купеческую.

— Чем обязан, сударь? — нетерпеливо спросил Бибиков.

Звали странного визитера Иван Серебряков, и явился он, чтобы представить главнокомандующему собственный прожект поимки Пугачева. Известно, что самозванец имел большие знакомства со староверами и в случае разгрома его войска стал бы искать убежища именно у них. Староверы вольготно и богато жили на Иргизе, где в последний год их часто навещали иноземные гости с обозами подарков. Когда в междуречье Большого и Малого Иргиза впервые появился Пугачев со своими подельниками, староверы приняли его с особой доброжелательностью.

Серебряков предлагал собрать сотни три верных казаков, служивших в императорских войсках, расположить их в Петровске или Малыковке и ждать появления самозванца.

— Староверы первые его выдадут, когда узнают, что тот разбит! — с уверенностью добавил Серебряков. — Знаю я этих святош!

Бибиков слушал настороженно, раздумывая, что ответить. С одной стороны, тот говорил вещи вполне дельные и разумные. С другой — можно ли доверять этой залетной птице?

В кабинет вошел адъютант, доложил, что из Саратова прибыл подпоручик Державин. Услышав новость, Бибиков искренно обрадовался.

— Просите! А вас, сударь, — он повернулся к Серебрякову, — прошу подождать в приемной!

Державин предстал перед ним — похудевший, но по-прежнему энергичный, с живым огоньком в глазах.

— Рад видеть тебя, мой герой! — Генерал-аншеф обнял своего любимца. — Спасибо за службу, поручик!

Державин вопросительно взглянул на него.

— Рад стараться, ваше превосходительство, но я пока не…

— Отныне вы — лейб-гвардии поручик! Приказ о повышении в звании уже подписан.

И генерал-аншеф передал ему патент на производство в поручики.

Державин действительно принес много пользы своими решительными действиями. Он пресек мародерство и укрепил боевой дух в полку Гринева, подвигнул его на взятие Алексеевской крепости и Красного Яра, выявил предателей и сподвижников Пугачева среди саратовских чиновников, навел порядок в городских управах, беседовал со священниками, во все вникал, все до мелочи аккуратно записывал и отсылал в Казань подробные отчеты. Благодаря его донесениям Бибиков был так хорошо осведомлен о положении дел в Симбирске, Саратове и других городах Поволжья, словно сам там находился.

Вот и сейчас Державин явился не за новым чином, а за новым поручением, и генерал, конечно, понимал это.

Не теряя времени, Бибиков ознакомил его с планом Серебрякова и спросил, что тот об этом думает. Как всякий поэт, Державин был романтиком по натуре. То, что он услышал от своего командира, захватило его воображение. Выследить и поймать Пугачева! Логика и простота плана поразили его. Да, действительно, в случае разгрома армии Пугачеву ничего не остается, как бежать на Иргиз и прятаться в скитах своих друзей-старообрядцев. Что если хитростью выманить его оттуда и схватить? Надо лишь подобрать в помощники дюжину лазутчиков, самых верных, проверенных, таких, как Вацлав Новак…

Бибиков легонько кашлянул, прервав размышления, и обратился к нему по-отечески:

— Ну, что скажешь об этом, Ганя?

Державин встрепенулся, бросив на генерал-аншефа благодарный взгляд. Командующий запросто назвал его по имени!

Ни минуты не колеблясь, он ответил:

— Ваше превосходительство, исполню все, что в моих силах!

Бибиков кивнул, довольный решительностью своего офицера. Он тоже был романтиком, хоть и не писал стихов. Однако военный опыт заставлял его трезво оценивать положение вещей. Он положил руку на плечо Державина и сказал:

— В тебе-то я уверен, друг мой… Но, к сожалению, для выполнения задания нужны два условия, которые от тебя не зависят. Первое — чтобы полчища самозванца были разбиты. Второе — чтобы супостат действительно бежал на Иргиз. Будем уповать на Господа… — Он болезненно поморщился, приложив руку к груди. — Ладно, ступай, Гавриил! Там, в приемной, ждет Серебряков из Малыковки. Присмотрись к нему и поговори. А завтра — милости просим ко мне. Обсудим с тобой все до мелочей. Кроме того, есть у меня к тебе ещё одно дельце…

***

Получив донесение, что против самозванца государыней направлена армия храброго генерала Ивана Михельсона, Бибиков воспрянул духом. Его не страшило полчище бунтовщиков, состоящее из черни, пусть и хорошо вооруженной, обученной иностранными советниками. Он боялся провокаций и предательства внутри императорских полков. Мятежный дух и ненависть к властям неумолимо просачивались в ряды его войск, сея смуту и измену. Бибикову не раз пришлось убедиться в справедливости донесений Державина: "Весь черный народ за Пугачева. Духовенство ему благожелательствует. То же можно сказать об офицерах, выслужившихся из солдат".

Дельце, о котором упомянул Бибиков, было деликатного свойства. Прежде чем отправить Державина на Иргиз, генерал-аншеф, зная о незаурядных литературных способностях своего разведчика, предложил ему выступить перед помещиками и призвать их сформировать корпус ополчения из крепостных крестьян.

Гавриил успешно справился с поручением. Его пламенная речь, перемешанная со стихами великих поэтов и своими собственными, так вдохновила помещиков, что они сговорились отдать в конный корпус по одному ополченцу из каждых двухсот душ.

Весть о блистательном выступлении Державина