Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Которого, по их слепленной на коленке легенде, там давно уже не должно было быть», — добавляю про себя.
— И еще там был женский голос. — Валерия сильно морщится, как будто старые воспоминания вызывают у нее свежую головную боль. — Я не хотела подслушивать, но она говорила очень громко.
Она начинает перебирать пальцы, как будто вяжет невидимый носок, и сразу видно, что ей до сих пор неловко за тот случай. Как будто это действительно ее вина. Чего у Валерии с избытком и (на мой субъективный взгляд) во вред ей — так это хорошего воспитания. Она воспитана как английская леди начала столетия, и в этом, как я понял, огромная заслуга ее матери, в чьем роду были целые настоящие князья.
— Я услышала, как она сказала: «Я все ей о нас расскажу». Потом была какая-то возня, она начала требовать отпустить ее, потом Сергей сказал: «Просто дай мне еще немного времени!», а она сказала, что времени больше нет, потому что скоро все будет заметно и ее отец убьет их обоих.
Валерия снова сглатывает, и рассеянно смотрит по сторонам. Ей нужна поддержка, потому что какой бы сильной она не выглядела, наверняка испытывает адскую душевную боль. Я ведь читал их переписки, читал ее нелепые, но абсолютно искренние признания в любви, ее планы на их общее будущее, ее мечты о том, как она будет заваривать ему утренний чай с лимоном и имбирем, готовить сырники на миндальной муке и как они вместе будут покупать елочные украшения в свой первый Новый год в новой квартире. Такая любовь — настоящее проклятье, потому что она растет внутри как взрывчатка с неопределенной датой детонации, а самое хуевое — мы растим и улучшаем ее собственными руками, понятия не имея, что лелеем собственного палача.
Если бы я не был такой бесчувственной сволочью, то обнял бы ее и дал выплакаться на своем плече. Но Валерии в этой жизни действительно крепко не повезло даже со «спасателем».
— Я… вышла. Просто хотела посмотреть и убедиться, что мне показалось, и это совсем не Сергей. Но это был он. И… Илона.
— Ты была знакома с ней?
— Нет, но она всегда была шумной и часто мелькала на разных мероприятиях. Просто ее лицо так или иначе было знакомо многим.
Ясно. Этот тип женщин мне тоже хорошо знаком — яркие обезбашенные прожигательницы жизни, не пропускающие ни одной тусовки. Ты можешь не знать их лично, но они так часто мелькают в новостях и разных сплетнях, что поневоле в курсе, какой у них размер сисек, цикл и сколько членов в ней побывало на прошлой неделе.
— Это были они, — обреченно говорит Валерия. — Стояли так близко. Когда она поняла, что я их узнала, то улыбнулась… Так… как будто…
— Нарочно? — подсказываю я и, внезапно, наружу начинают лезть собственные дерьмовые воспоминания.
Я тоже видел такую улыбку. Уверен, похожую в точности.
Катя улыбалась так же, когда Алина застукала нас вместе в одной постели.
— Я хотела уйти, но Сергей побежал за мной. Он что-то говорил и говорил, я просила отвезти меня домой, потому что больше не могла там находится. Мне везде мерещилась эта девушка. Она как будто смотрела на меня с каждого лица. Вокруг были лица, лица, лица… И каждое — она.
— Почему не уехала сама? Можно было вызвать водителя? — Я примерно догадываюсь, что ей не дали бы этого сделать, но мне нужны детали и подробности, которые может знать только Валерия.
— Кто-то забрал мою сумку, телефон был там.
— Кто был рядом, кроме Сергея?
— Я не помню.
Звучит не очень уверенно, и я настойчиво повторяю вопрос.
— Андрей, — наконец, выдавливает они, — и Константин. Сумка… она была у него.
На ее лице мелькает тень прозрения. Эту деталь Валерия вспомнила только сейчас.
Крепко же ей промыли мозги.
— Потом Андрей дал мне стакан воды. Они все время спрашивали друг у друга, что произошло, и Сергей сказал, что на него набросилась какая-то пьяная дура, видимо, спутала его со своим парнем. Он повторял это постоянно. А потом…я не знаю…
— У тебя просто случился провал в памяти, — даю еще одну подсказку.
От понимания случившегося невольно сжимаю кулаки.
Ей подсыпали какое-то из тех «средств», которыми вырубают глупеньких девчонок, прежде чем отвезти на хату и отыметь там всей толпой. А потом, когда такая девчонка приходит в себя с порванной промежностью и окровавленной жопой, она ни хрена не может вспомнить. Не удивительно, что ее под руки выволокли из клуба — она же была почти в отключке. События до и после превратились для нее в мешанину, происхождение которой ничем не отличалось от алкогольного бреда.
Завольский, Угорич и Наратов.
Святая, блять, троица моральных уродов.
— Мне было плохо несколько дней. — Валерия болезненно кривится. — А когда приехал Сергей, он рассказал, что я просто увидела его с какой-то пьяной дурой и все не так поняла. Он даже видео снял, на котором эта девчонка извинялась за то, что была пьяной и никого не узнавала.
— А твой отец? — Сомневаюсь, что Громов повелся бы на эту херню. Одно дело — обвести вокруг пальца влюбленную малолетнюю дуру, и совсем другое — прожженного мужика.
Валерия отводит взгляд.
Она, блять, отводит взгляд.
Ёб. Твою. Мать.
— Ты ничего им не сказала.
— Я не была уверена, что… Все было как в тумане. Я вообще не понимала, чему верить, а чему — нет! Отец просто запретил бы Сергею даже приближаться ко мне! — Даже сейчас, после всего случившегося, в ее взгляде паника и страх.
— И был бы прав! — рявкаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не использовать еще парочку отборных матов, которые она точно заслужила.
Она сжимается, как маленькая улитка без раковины, втягивается сама в себя.
Наратов так промыл ей мозги, что в конечном итоге Валерия выбрала «добровольное неведение», вместо правды. Потому что правда означала бы конец их отношений. Грязная неприятная правда ставила крест на всех ее воздушных мечтах о чае с имбирем, елочных украшениях и доме, где будет пахнут сырниками с миндалем.
Но со
