в нем не такая вкусная, и находился он в 100 метрах от нашего дома. Пройти 100 метров ничего не стоит, но эти метры, особенно зимой, с двумя полными ведрами воды, с каждым рейсом становились немного длиннее.

Для содержания скота имелся хлев. Перед войной отец построил новый хлев, в котором предусмотрел сеновал, вмещающий 5-6 возов сена, место для проживания коровы, отдельные стойла для свиней и овец. Во второй половине хлева размещался дровяник, куда складывались запасы дров и торфа. Там же обитали гуси и куры.

Со временем стены хлева прохудились, и, чтобы сохранить тепло, почти каждую осень приходилось забивать щели досками, конопатить мхом и паклей.

Все соления, варенья, запасы морковки, репы, свеклы хранились в находящемся рядом с домом наружном погребе, который представлял котлован 2х2 метра и такой же глубины. Сверху котлован перекрывался брусом или горбылем и присыпался землей, а поверх земли для утепления опилками. В перекрытии оборудовался утепленный люк. Эксплуатировать такой погреб зимой при большом количестве снега и сильных морозах было весьма неудобно. Поэтому со временем над котлованом построили из досок будку.

Пространство, образующееся между постройками и заборами, отделяющими их от сада, называлось двор. Ширина двора примерно 6 метров, а длина метров 15.

Часть двора заросла травкой, а часть использовалась для складирования еще не распиленных дров, не складированного торфа, неубранного на сеновал сена. Здесь же во дворе, возле сарая стояли собачья будка, корыта для кормления свиней, гусей и кур. От сарая до сенец натянута проволока для скольжения собачьей цепи. Летом двор подметался, а зимой при обильных снегопадах очищались от снега до улицы только тропинки.

За сараем было оборудовано отхожее место в виде «туалета типа сортир». Последний раз я такой видел в 1997 году при пересечении российско-китайской границы. Отличие только в том, что в этом государственном туалете из четырех досок две были оторваны. Как ни печально, но это была собственность не Китая, а Российской Федерации.

Теперь немного про деревенский домашний инвентарь, посуду, пищу.

Как я уже говорил, деревня жила практически на полном самообеспечении. Это относилось как к орудиям производства (за исключением сложной техники), так и продуктам питания, обуви, одежде и другим бытовым предметам.

Необходимыми предметами крестьянского хозяйства были: вилы и грабли, серп и коса, плуг и борона, распашка и цеп для обмолота зерновых, ступа и тяпка, ивовые коши, деревянные ведра и корыта, сани и телеги, веревки, ярмо для волов, сбруя для лошадей.

Изделия из дерева готовил каждый хозяин для своей семьи, а если не мог изготовить сам, то обращался с просьбой к деревенским умельцам или ехал за покупками в райцентр на проводившиеся там ярмарки.

Сбруя для упряжки лошадей хомуты и уздечки шились Журавом Ильей. Отдавая дань профессии, вся мужская половина семьи получила кличку «Шорник». Так удобнее в повседневном общении, Журавов много, а шорник один.

Вся сбруя принадлежала колхозу и хранилась в отдельном помещении рядом с конюшней. Там же, под навесом хранились телеги, сани, плуги и бороны. Такое размещение было очень удобно. Пришел на конюшню и можешь получить все, что необходимо для выполнения определенного вида работ.

Все, что было связано с металлом, изготавливалось в деревенской кузнице местными кузнецами – вначале был Фока, а затем стал Ващенко, которого все в деревне звали просто «Хохол».

Несколько месяцев моей работы молотобойцем у Хохла запомнились на всю жизнь. Труд кузнеца на селе уважаемый, но тяжелый. Хотя вид послушного воле человека, добела раскаленного металла, ритмичный звон наковальни, рождаемый ударами молотка кузнеца, снопы искр, вылетающих от более редких ударов пятикилограммовой кувалды молотобойца, – вызывали восхищение.

Но «отмахать» полный рабочий день такой игрушкой было не просто. Молотобоец работал почти без перерыва. Кроме работы с кувалдой в его обязанности входило поддержание огня в горне, а это значит, пока кузнец доводит изделие до кондиции, я усиленно качаю меха горна. Проработав несколько дней, я понял, что нужна не только физическая сила, но и умение распределить ее так, чтобы хватило на весь рабочий день.

Первые дни буквально валился с ног от усталости. Но мне было восемнадцать лет и жаловаться на усталость стыдно. Правда, в один из дней я неосторожно сказал, что после работы очень устают руки. Разговор забылся. Но где-то неделю спустя мне был преподнесен урок. После обеда кузнец как бы от нечего делать взял одной рукой кувалду за конец рукоятки, резко выбросил металлическую часть кверху и плавно поднес ее к своим губам. Поставив кувалду, он произнес: «Вот когда сможешь легко поцеловать кувалду, все перестанет болеть».

Шутя, Хохол предложил мне повторить. Первая попытка поцеловать кувалду закончилась тем, что в течение нескольких дней стеснялся выйти на улицу из-за непомерно распухших губ и носа. Как выяснилось позже, весь секрет заключался в методике. Нужно было не кувалду к носу подносить, а нос приближать к ней. В последующем я освоил этот номер, и уже проходя срочную службу, демонстрировал его своим сослуживцам. Правда, из-за отсутствия кувалды ее роль играла двухпудовая гиря.

Но вернемся к крестьянскому быту.

Для нормального образа жизни любой семье нужна кухонная утварь и посуда. Глиняные горшки, гладышки и миски, кружки приобретались у заезжих коробейников за деньги или путем обмена на товары и продукты. Вспоминаются нарядные телеги, на которых большой пирамидой уложены простые и глазурованные горшки, лежащие в отдельной коробке глиняные копилки в виде кошек и свиней, детские свистульки – красочные петушки, соловьи и жар птицы.

Поскольку посуду приходилось покупать, ее в домах было немного. Ограниченное количество посуды определяло организацию приема пищи. Вся семья ела из одной большой миски.

Ложки использовались деревянные местного изготовления. Первые алюминиевые ложки и вилки у нас появились где-то в конце пятидесятых годов.

Конечно, некоторые предметы были не в каждой семье. Примерно пять соседних дворов пользовалось нашими маслобойкой, ступой и утюгом. Совместное пользование инвентарем порождало большую открытость во взаимоотношениях между соседями.

Совершенно нормальным считалось забежать к соседу в любое время – занять щепотку соли, молока или хлеба, взять в долг бутылку самогона или керосина, набрать углей для растопки печи или для утюга, взять сито и т.д.

Мы знали друг о друге все и вся. Пришел, к примеру, сосед столочь просо в ступе, значит, у них завтра будут готовить пшенную кашу или «сыроводку». Об этом и многом другом он сам расскажет за то время пока просо, его стараниями, не превратится в пшено.

Или увидел бегущих по улице с горящим утюгом мальчишку или девочку. Вывод простой –