колени просить пощады. Обсудив с товарищами ситуацию, он принял решение. Суд на глазах семьи не чинить, а забрать его в отряд. Пока же использовать в качестве носильщика. На находившегося в одном нижнем белье полицейского загрузили флягу со сметаной, почти мешок хлеба, имевшиеся в доме запасы сала, и отправились в отряд. Судьбу полицая решил партизанский суд.

Этот период для нашей деревни характерен тем, что практически все мужское население, за исключением тех, кто проходил срочную службу в армии, находилось дома.

В 1941 году немцы наступали так стремительно, что военкомат Брагинского района не успел провести призыв резервистов.

Фронт быстро, почти без боев, за исключением сопротивления отдельных групп красноармейцев, прокатился через нашу деревню и ушел на восток. В отличие от жителей других деревень, мы не подвергались бомбежкам. Единственная бомба, сброшенная с немецкого самолета, упала на наш огород рядом с домом соседа Ивана Коцур.

Вреда она никому не причинила. Единственное – оставила очень много осколков в глухой стене их дома. Позже мы, дети, пытались их выковырять, но безрезультатно.

Запомнился жителям деревни и эпизод со сбитым советским самолетом. Осенью 1943 года в воздухе недалеко от деревни был сбит советский транспортный самолет, доставлявший оружие, продовольствие и теплые вещи партизанам. Самолет упал в болото, примерно, в 2-х километрах от деревни. Экипаж погиб и был похоронен жителями нашего села на околице деревни.

В июле 1944 их останки перезахоронили в центре села в парке возле клуба, а в 1965 году еще раз перезахоронили в братской могиле в центре райцентра Брагина.

Новый памятник. Здесь в 1965 году были захоронены останки советских солдат со всех братских могил, находившихся на территории Брагинскогорайона (в том числе и с бывшей братской могилы в деревне Селец)

Часть вещей, находившихся в самолете, а также кое-что из личных вещей экипажа, было взято в пользование наиболее предприимчивыми жителями села. Например, мой приятель Володя Свириденко длительное время носил кожаный шлемофон, за что получил кличку "летчик". Когда он в результате неосторожного обращения с порохом получил ожоги лица, с частичной потерей зрения, его стали называть "обгорелый летчик".

В период оккупации несколько человек ушли партизанить, остальные занимались своим привычным делом – хлебопашеством. За организацией работ и выходом на работу следили полицаи.

Официально колхоз не был распущен. Но инвентарь, лошадей, коров и волов сельчане, на основании решения сельского схода, разобрали по своим хозяйствам. Была выделена лошадь и кое-что из техники нашей семье. Хотя, как рассказывал Алексей, своими эту лошадь и технику у нас в семье не считали. Большинство сельчан все-таки были уверены во временном пребывании немцев.

Постоянного гарнизона в деревне Селец немцы не держали. Приезжали иногда немецкие команды, останавливались в селе, грабили и следовали дальше. Особенно отличались власовцы. Повседневное управление всеми житейскими делами осуществляли староста, полицаи и комендатура, расположенная в районном центре Брагин.

В нашей деревне не нашлось человека, согласившегося на должность старосты, поэтому его назначили из жителей соседней деревни Макрец. Этот на службу к немцам пошел добровольно и много бед причинил моим односельчанам. Был пойман и предан правосудию только в шестидесятых годах.

В полиции служили четыре моих односельчанина. Это были молодые парни, ровесники брата Алексея, для них основным мотивом службы в полиции было стремление избежать угона в Германию.

Правда, из четверых только один начал ревностно служить немцам, и был казнен партизанами при помощи двух берез. Остальные полицаи особого вреда местным жителям не чинили. После войны двое из них, в связи с недоброжелательным отношением к ним односельчан, сразу же уехали из деревни и поселились жить в одной из прибалтийских республик.

Дмитрий Буховец остался, работал трактористом. С людьми общался очень мало. Только в конце 1965 года была рассекречена информация, и стало известно, что служить в полицию он был направлен соответствующими советскими спецслужбами. С задачей справился, за что и был награжден орденом.

В последнее время много пишут и говорят о том, какие были хорошие немцы, как они заботились о наших детях, даже конфетки им давали. Что ж, кому-то повезло.

Я же ни от кого из родственников и односельчан не слышал трогательных рассказов о гуманизме фашистов.

Знаю только то, что они поселились в нашем доме и, несмотря на осенние холода, выгнали из дома в землянку мою мать с четырьмя ребятишками. Этих "гуманистов" не остановило даже то, что жить на улицу был выброшен грудной ребенок – мне тогда не было и года.

По рассказам брата Алексея, я знаю, что немец стрелял в брата Петра только за то, что десятилетний мальчишка осмелился подойти и потрогать его велосипед, стоявший в нашем дворе. По чистой случайности промахнулся – Петру повезло. А вот тем, кто жил в Хатыни и других дотла сожженых белорусских деревнях – нет.

Я знаю, что старший брат Алексей постоянно жаловался на боль в левом ухе, которая появилась (и сопровождала его периодически всю жизнь) после того, как немец без всяких на то причин, выстрелил из винтовки возле его уха прямо в нашем доме.

Из рассказа дяди (двоюродный брат мамы) Семена Бут – уже известного вам Алабона – знаю, что по нему немцы стреляли на поражение. "Куля прасвистала каля шыи". (Пуля просвистела возле шеи).

Хотя в данном случае была, какая никакая, но причина. Дело было так. Возвращается дядя Семен домой с поля и видит, что возле его улья собралось несколько немцев из проходившей через деревню воинской части. Потом часть из них убежали от жалящих пчел, а один остался. Подойдя, он увидел полное ведро меда. Оказывается, немец уже заканчивал свою работу. Он выгреб весь алабоновский мед – остальные ульи уже были пустыми.

Дальше все было как в боевике. Заговаривая зубы и причитая какую-то белиберду вроде: "Пан, пан, а гут, а мед, а хап, а в рот" Семен шаг за шагом подходил ближе к немцу. Подойдя вплотную, Алабон быстро хватает ведро и со всех ног бросается бежать в сторону сарая. Только неожиданность и быстрота помогли остаться в живых. Пока до мародеров дошло, что произошло, и они открыли стрельбу, хозяин меда был уже далеко. На вопрос "Как же ты Семен, до такого додумался? Ведь реально могли же застрелить за ведро меду". Ответ был в чисто нашем духе "А я и не подумал".

Говоря о войне, и "гуманизме" оккупантов нельзя забыть, что за время фашистской оккупации (июнь 1941 – июль1944 гг.) только в одной Гомельской области