— Таким образом, земли колхоза «Заветы Ильича» в размере пяти с половиной тысяч гектаров принадлежат «Русскому земельному фонду», а не его соперникам, — триумфально завершила адвокатесса. — Господин Акулов обладает документами, свидетельствующими о том, что это он в течение двух последних лет скупил у колхозников все земли этого сельхозпредприятия за триста пятьдесят тысяч долларов.

Лица судей не выражали энтузиазма. Спор между двумя фирмами — «Русским земельным фондом» и «Подмосковье-агро» — за обладание ценными землями прославленного в прошлом подмосковного колхоза «Заветы Ильича», ныне пришедшего в упадок, тянулся ни шатко ни валко. Каждая из указанных выше сторон доказывала в Арбитраже, что эти земли теперь принадлежат ей!

Соперники утверждали обратное. Вот и сейчас триумф женщины-адвоката был подмочен тем, что адвокат «Подмосковья-агро» перед ее выступлением заявил, что колхоз «Заветы Ильича» куплен его клиенткой на корню со всеми потрохами. И конечно же присовокупил, что документы об этом свидетельствуют.

Андрей Акулов не замечал скептического выражения судейских лиц. Он никого и ничего не замечал, погруженный в свои мечты. Вокруг него, словно миражи в пустыне, воздвигались корпуса элитного жилья, окруженные зелеными насаждениями, детскими площадками, магазинами, бассейнами, теннисными кортами… Бесплотным духом он незримо проникал в подъезды, входил в гигантские, улучшенной планировки, квартиры, на лоджиях с наслаждением вдыхал чистый загородный воздух, любуясь зрелищем летнего заката. Вот что он построит на отвоеванных землях! Земли-то прекрасные: река, лес, не загаженная выхлопными газами атмосфера. А колхоз — грязь и навоз. Кому он нужен? Да таким, как он, Акула, надо молоко за вредность выдавать, как ассенизаторам. Они помогают оздоровлению мира. А к ним придираются, претензии какие-то предъявляют…

Одурманенное видениями элитного жилья внимание Акулы не смогло адекватно переключиться на ход судебного заседания, и он не сразу взял в толк, кто такой этот плешивый человечек в круглых очках и черном костюме, которого он почему-то с первого взгляда окрестил «похоронным агентом». Человечек деловито бубнил что-то о гектарах, арах и кадастровом плане. Прислушавшись и вникнув, о чем идет речь, Андрей Акулов перекрестил его из «похоронного агента» в «похоронного эксперта» — выступающий как раз являлся экспертом в области земельного вопроса. Как ни назови, дела акуловские обстояли довольно-таки похоронно, судя по тому, что эксперт, оставив свое деловитое бубненье, повысил голос:

— Из этого следует, что «Русский земельный фонд» ни в коем случае не может претендовать на обладание территорией колхоза «Заветы Ильича».

Андрей вздрогнул. Воткнул негодующий взгляд в свою адвокатшу, которая плотнее стиснула бульдожьи челюсти, точно перекусывая несговорчивого эксперта. А Маргарита Ганичева сидела тихо — благостная, довольная…

— Однако то же самое относится к фирме «Подмосковье-агро», — неожиданно добавил эксперт.

Вот теперь ледяной душ обрушился на мадам Ганичеву! При виде того, как побелели тонкие, в прошлом целованные им губы, Андрей испытал приступ торжества. Хотя уж кому-кому, а ему торжествовать нечего. На его улице праздника тоже в ближайшее время не предвидится.

В своем заключительном слове похоронный эксперт упирал на то, что земли колхоза в наши дни реально оцениваются не в триста пятьдесят тысяч долларов, а в сто пятьдесят миллионов долларов! На фоне этого документы, которыми хвалились адвокаты той и другой стороны, превращались в бумажки, годные только на то, чтобы использовать их по известному адресу в санузле.

Бывшие любовники скрестили холодное оружие взглядов.

«Раньше брал над тобой верх, — говорил взгляд Андрея, — и теперь возьму».

«Я тебе припомню все прошлые унижения, — говорил взгляд Риты, — и ты пожалеешь, что так обращался со мной».

Они думали только о том, как одолеть друг друга. Обитатели Горок Ленинских, обладавшие пока что всеми правами на территорию, которую обрабатывали, в расчет не шли. Словно это были не люди, а дождевые черви, чье биологическое назначение — делать землю плодородной. Но которых не стоит жалеть, если их податливые полужидкие тельца случайно попадут под каблук.

Аэропорты всегда производили на Сергея Грибова щемящее впечатление. Какая-то грусть неизменно чудилась ему в толпах, ожидающих своей очереди на посадку, в беспокойстве провожающих и встречающих, будто одни не чаяли дождаться своих родных и близких из пронзительно-голубого поднебесья, а другие перестали надеяться обрести их вновь. Возможно, эти необычные эмоции объяснялись тем, что Сергей Геннадьевич вообще недолюбливал резкие перемены мест. Историки утверждают, что предки всех индоевропейских народов были завзятыми кочевниками; если так, Грибов охотно позволял вычеркивать себя из списка индоевропейцев. Кочевники не жалеют покинутых ландшафтов, упоенно бредя вперед, куда глаза глядят, со скарбом, скотом и домочадцами; что до Грибова, он предпочитал сомнительным прелестям путешествия (с его физическими нагрузками, непривычной, раздражающей желудок пищей и возможностью потери багажа) обжитой уют, в котором и диван, и холодильник, и зубная щетка — все там, где ему и полагается быть.

— Сереженька, — нежно спросила Элеонора, сжимавшая одной рукой миниатюрную лапку дочери, а другой — дорожную кожаную сумку (чемоданы уже отправились по конвейерной ленте в долгий путь), — ты не сердишься, что мы улетаем, а ты остаешься? Наверное, тоже хочешь отдохнуть, развеяться…

Он не хотел.

— Ты же знаешь, лапа моя, — рассеянно отозвался Сергей Геннадьевич, словно издалека, — как раз сейчас у фирмы трудный период, требуется мое постоянное присутствие. Но из-за этого вы не должны лишать себя отдыха. Летом выберемся недельки натри за город всей компанией, даю честное пионерское.

Лара, дочка, посмотрела на него исподлобья: кто такие пионеры, она, дитя нового поколения, представляла с трудом, несмотря на то что с утра до ночи читала книжки… Как обычно, Грибова резанула жалость и безграничная привязанность к этому беззащитному, тоненькому, белесому, так похожему на него в детстве существу. Интересно, в кого пойдет дочь: в него или в Элеонору? Хотелось бы, чтобы в красавицу Элечку, но даже если получится не так, все равно Грибов будет ее любить крепче всех на свете. Поздние дети все равно что внуки: их сильнее балуешь, над ними отчаяннее трясешься, им стараешься уделять больше внимания. Грибов полагал, что в результате порыва страсти, который бросил его к новой секретарше Элечке после долгих лет вдовства, родится здоровенный, увесистый, крикливый мальчишка, раз уж Сергей Геннадьевич очертя голову решил жениться, он хотел бы наследника фамилии. А родилась Лара — уязвимая, слабенькая, обожаемая его девочка. И в мгновенье ока никакие наследники фамилии стали не нужны. Он полюбил в ней все — и то, что она девочка, и редкие, светлые, как у него, волосики, и красное родимое пятнышко на правом плече. Он прощал ей капризы, чрезмерную любовь к чтению, внезапные приступы молчаливости и даже проблемы со здоровьем, — какие-то припадки, вроде эпилептических, из-за которых врачи рекомендовали отдать ее в школу на год позже. И обязательно возить на курорты, на отдых, устраивать светлые промежутки среди длинной и темной московской зимы!