— Спасибо вам. — Начальник отдела пожал всем руки. — Спасибо. Мы продукты эти по многодетным семьям распределим. Прямо вечером на разводе.

— Нам пора. — Данилов посмотрел на часы.

— Тимин, — спросил капитан, — где полуторка?

— На месте.

— Мы вас до Невского подкинем, а там до Дворцовой площади два шага.

Каким же представлял Данилов себе Ленинград? Кадры кинохроники и фотографии в газетах создавали образ сурового города, переживающего горе. Конечно, из окна машины много не увидишь. Но висят в небе аэростаты ПВО, четыре на фоне яркого солнечного неба. Дома на улицах разбиты огнем артиллерии и авиабомбами. А все равно живет город. Улицы расчищены, в развалинах работают восстановительные бригады. Женщины с лопатами чистят тротуары, сгоняя снег в огромные кучи. Много военных на улицах, особенно моряков. И конечно, очереди у магазинов-распределителей.

— Сейчас жить можно, — сказал шофер, — карточки отоваривают как надо. И жиры, и сахар, и мясо. Не то что в прошлом году.

— Натерпелись? — спросил Данилов.

— Всякое было, товарищ подполковник.

Они вышли на Невском и пошли в сторону Дворцовой площади. Многолюдно было на главной улице города, у лотков с книгами стояла очередь.

Данилов встал тоже и купил двухтомник Бальмонта, за которым много лет охотился в Москве. Игорь тоже купил несколько книг и конверты с ленинградским штемпелем.

Никитин же завел веселый треп с хорошенькой, до синевы худенькой, большеглазой девушкой-продавщицей. Немедленно назначил свидание.

— Быстрота и натиск, — усмехнувшись, сказал он Муравьеву. — Девушка классная, зовут Оля.

— Ну и что?

— Пойду на свидание.

— Если тебя Данилов отпустит.

— Он мою личную жизнь разбить не посмеет.

— Данилов все может, — мрачно изрек Игорь.

— Вы это о чем? — подошел к ним подполковник.

— О субординации, Иван Александрович, — нашелся Муравьев.

Они шли по Невскому мимо заваленных мешками с песком витрин, мимо заколоченных досками и фанерой окон, мимо надписей: «Эта сторона улицы особо опасна при артобстреле».

Они шли по главной улице города, и каждый думал о своем. Никитин со злобной яростью вспоминал немцев, подсчитывая, сколько легло их на подступах к городу. Игорь пытался восстановить в памяти пушкинские строки, связанные с невским чудом. А Данилов жадно вглядывался в лица людей, словно читал по ним страшную блокадную книгу.

Война, сколько она принесла горя и сколько принесет еще! Сколько пережили эти девушки, спешащие им навстречу? А этот старик с гвардейской осанкой, в высокой каракулевой шапке? А этот пожилой милиционер, стоящий на углу Невского? Неужели пройдут годы и забудут подвиг этих людей, подвиг бегущего ему навстречу пацана в промасленном ватнике, заменившего у станка отца?

И сам себе Данилов ответил, что не забудут. Всем воздадут по заслугам, каждому найдется место в многотомной истории подвига его соотечественников.

В комендатуре Ленинградского уголовного розыска их документы проверили с особой тщательностью. Дежурный долго читал командировочные предписания, проверял удостоверения, сравнивая фотографии с оригиналами. Наконец Никитин не выдержал:

— Ну чего ты бумажки рассматриваешь? Позвони начальству, оно в курсе.

Дежурный протянул им документы и сказал:

— Вы у нас первые гости из Москвы. Вроде как символ.

При слове «символ» Никитин замолчал, видимо, это слово ассоциировалось у него с памятником.

— Так что, товарищи, — продолжал комендант, — милости просим. Степанов, проводи москвичей к начальнику.

Их уже ждали. И Данилов понял маленькую хитрость коменданта. На столе дымились стаканы с чаем, лежали скромные бутерброды. Начальник Ленинградского уголовного розыска встретил их у дверей, крепко пожал руку.

— Знакомьтесь, товарищи, это наш начальник ОББ. — Он показал на невысокого подполковника.

Никитин молча, не ожидая приказания, поставил на стол мешки.

— Это, значит, — сказал он, — товарищ подполковник, наши ребята из МУРа посылку вам прислали.

Начальник сунул руку в мешок, достал пакет с сахаром.

— Спасибо. Мы эти продукты отправим в наш профилакторий, где лежат сотрудники Ленинградской милиции. Истощение у многих из них.

Они пили чай, и Данилов рассказывал о Москве. Ленинградцев интересовало все: вернулись ли из эвакуации театры, начали ли работать институты, каковы продовольственные нормы, идет ли строительство метро? Данилов хотел услышать о Ленинграде, о днях блокады, но хозяев интересовала Москва.

И Данилов понял их. Слишком долго эти люди были отрезаны от Большой земли. Теперь им хотелось знать все о ней.

— Мы вас неподалеку разместим, в нашем общежитии, — сказал начальник ЛУРа.

— Может, вечерком заглянете на огонек? — предложил Данилов.

Начальник полистал отрывной календарь.

— Часиков в двадцать устроит?

— Конечно.

— Ну до вечера.

Муравьев и Никитин пошли устраиваться, а Данилов с начальником ОББ Трефиловым сидели в его кабинете.

— Вот смотри, Иван Александрович. — Трефилов положил на стол листы бумаги, на которых были наклеены красные, зеленые, желтые, синие квадратики.

Данилов взял их. На квадратах четко было напечатано: хлеб, жиры, сахар, мясо, водка.

— Это отрывные талоны от карточек. Ими магазин отчитывается за количество проданных продуктов. Туфтовые талоны давали преступникам возможность создавать излишки продуктов в магазинах. Эти излишки и обменивались на ценности. Эксперты дали заключение. Вот, — Трефилов ткнул пальцем в один из листов, — это производство фирмы «Розанов и К°», а те — подлинные.

— Установлены фигуранты?

— Да. Некто Суморов, директор продовольственного магазина. Продукты он свозит к себе на квартиру, улица Салтыкова-Щедрина, дом восемь, квартира три. Прячет их в сарае. По средам продукты забирают.

— Среда завтра.

— Вот и задержим их.

В пять часов Никитин до изумительного блеска надраил сапоги и начал остервенело чистить шинель. Игорь, лежа на кровати, хитро поглядывал на него.

— Муравьев, — сказал Данилов, — накрывай на стол.

— Товарищ подполковник, — вытянулся Никитин, — разрешите удалиться на два часа.

— Куда это?

— По личным делам.

— Уже?

— Он такой у нас, — засмеялся Муравьев.

— Ну иди. — Данилов вынул из мешка плитку шоколада и протянул Никитину. — Девушке подаришь вместо цветов.