Не моргнув глазом я рапортовал:

– Так точно, сэр!

– Когда ты выполнишь оба этих задания, мы немедленно отзовем тебя и вывезем из Советского Союза. И тебе никогда больше не придется работать. За каждую мишень ты получишь в качестве вознаграждения по миллиону долларов из моего личного секретного фонда, безо всяких налогов. Для того чтобы выполнить задание, ты также не будешь ограничен ни в чем. Можешь запросить любые денежные средства, в любой валюте. Любые приборы и материалы. Любую возможную информацию. Я передам тебе очень важный контакт. Этот человек служит в советском КГБ, занимает весьма высокий пост. Он тебя не знает, вы никогда не будете встречаться лично. Но он получит от нас задание приоритетно выполнять все твои просьбы и снабжать тебя, по твоему запросу, любой информацией. В условленное время, в условленном месте ты будешь оставлять для него свои вопросы или просьбы. Он будет предоставлять тебе ответы на них и необходимые материалы – вплоть до оружия или ампул с ядом. Никаким временем я тебя не ограничиваю. Наоборот, умоляю, никуда не спеши, только сделай все чисто.

И вот с таким заданием лично от мистера Даллеса в марте шестьдесят третьего года я вернулся назад, в Советский Союз.

В Москве я начал потихоньку подбираться к обеим своим целям. Запросил у человека из КГБ (кто он был, я так и не узнал до конца своего пребывания в Союзе) данные на мои мишени. Подобраться к обоим было весьма сложно. Первый, секретный академик, проживал в отдельном доме, стоящем на территории Москвы. Он был женат. Перемещался по городу на одной из прикрепленных машин, с охраной. Шоферы, как и охранники или уборщицы, помогавшие в доме, являлись либо штатными сотрудниками КГБ, либо особами, которых тщательно отобрали и проверили чекисты. Трудно было себе представить, что мне удастся завербовать кого-нибудь из них или хотя бы использовать втемную. Рабочий кабинет академика находился на территории совершенно секретного предприятия в закрытом подмосковном городке. Проникнуть на завод для меня также представлялось совершенно невозможным. Друзья и знакомые академика, бывавшие у него дома, являлись такими же, как он, засекреченными учеными и специалистами или партийными работниками. В командировки академик выезжал исключительно на секретные объекты, которые охранялись еще более тщательно, чем его предприятие или дом.

Сначала я склонялся к тому, что устранить ученого следует дистанционно – к примеру, использовать мощный СВЧ-генератор. Снять квартиру в доме окнами на особняк. Когда академик будет дома, я бы включал луч. Через какое-то время он неминуемо погибнет от онкологического заболевания. Но скорее умрет и оператор, управляющий излучателем, то есть я. Вдобавок мне требовалось получить детали генератора – очевидно, только через дипломатическую почту, – а потом собрать его. К тому же прибор потреблял столько электроэнергии, что моей съемной квартирой наверняка вскоре заинтересовались бы. Да и эффективность данного способа оставалась под вопросом.

В итоге идею с СВЧ-генератором я отмел. Затем рассмотрел вариант с радиоактивной ампулой, подложенной под сиденье автомобиля академика или в кресло его кабинета. Главный вопрос оставался прежним: как к этим креслам подобраться? Пытаться вербовать людей, которые служили в КГБ или которых он неоднократно просвечивал, – самоубийство.

В конце концов я остановился на ином способе. Как известно, все люди болеют. А мой академик был, слава богу, немолод – под шестьдесят. Хворать высокопоставленным русским в те времена полагалось лишь в одной больнице – в так называемом Четвертом управлении Минздрава, расположенном в двух шагах от Кремля, на улице Грановского[6]. Я рассудил (и, как выяснилось впоследствии, справедливо), что столь пожилой человек, как моя мишень, рано или поздно должен туда обратиться. Поэтому я решил сосредоточиться на врачах и других специалистах, трудившихся в этом заведении. Разумеется, все они также тщательно проверялись советской госбезопасностью. Недаром в те годы про так называемую кремлевскую медицину существовала присказка: «Полы паркетные, врачи анкетные». Однако доктора и медсестры, в отличие от охранников или водителей, обслуживавших больших людей, не являлись кадровыми сотрудниками КГБ. К тому же я не был ограничен во времени и потому мог придумать с медперсоналом с улицы Грановского любую хитроумную комбинацию.

Я запросил у своего, неизвестного мне, помощника из советских органов информацию на врачей, постоянно практикующих в кремлевской больнице. Он послушно предоставил мне список: фамилия-имя-отчество, должность, где живет, состав семьи. Когда я просматривал этот лист, мне в голову пришла счастливая идея: сосредоточиться на анестезиологах. В самом деле, кто ближе всего находится к рубежу, отделяющему бытие больного от небытия! И кому сподручней всего совершить в ходе операции небольшую ошибку, которая в итоге способна обернуться для пациента летальным исходом!

Для начала я решил лично проследить за каждым из тех, кого отобрал на первичном этапе. Среди врачей-анестезиологов, практикующих на Грановского, оказалась прекрасная дама по имени Женя, с роскошным бюстом. Она проживала с престарелой мамой и дочкой пяти лет, водила малышку в детский садик. Встречалась вне работы раз в неделю с женатым мужчиной. Я не сомневался, что сумею раскрутить ее на любовь – русские мужчины слишком много пьют, не умеют ухаживать и чересчур высокого о себе мнения, поэтому мне с ними конкурировать было легко.

Но настоящей находкой для меня стал анестезиолог, которого все вокруг называли, с любовью русских к уменьшительно-ласкательным, Петюня. Лет ему было около тридцати пяти, и он проживал вместе со своей престарелой мамашей в двухкомнатной квартире на Плющихе. Петюня был хронически холост, что для его возраста (и советского дефицита в мужском поле) выглядело довольно странно. Я начал наблюдать за ним. Никто из врачей не мог себе даже представить, что в шестьдесят четвертом году в столице Советского Союза они вдруг подпадут под наружное наблюдение. Поэтому никто из них не проверялся, не пытался сбросить «хвост», и вести их было нетрудно даже мне в одиночку. Я не болтался возле их работы, в непосредственной близости от Кремля, но встречал своих подопечных у дома – адресами, напомню, меня снабдил мой неведомый «кагэбэшный» источник.

Я познакомился с Евгенией и сразу пригласил ее в театр. За девять лет, проведенных в России, я усвоил, что женщины здесь, по крайней мере, на первом этапе отношений, ценят серьезных мужчин с интеллектуальным уклоном. Я не торопил события, но второе свидание мы провели в ресторане, а третье закончилось в постели у меня дома.

Работа свободного художника позволяла мне свободно располагать своим временем. Параллельно с романом, что я закрутил с Евгенией, я принялся наблюдать за ее коллегой Петюней. Молодой человек не бывал нигде, кроме службы, и не встречался с женщинами, хотя обладал привлекательной внешностью. Пару выходных он провел в библиотеке имени Ленина. Я устроился в читальном зале так, чтобы наблюдать за ним. Он изучал медицинские талмуды, делал выписки – возможно, собирал материал для научной статьи или диссертации. Но однажды, принаряженный и надевший галстук, он отправился в консерваторию. У входа его ждал мужчина лет сорока довольно приятной наружности. Мне удалось также купить билет с рук, и я видел, что эти двое просидели весь вечер рядом, без какой-либо компании, вдвоем посещали буфет, и между ними шла довольно светская, интеллигентная беседа. В шестидесятые в Советском Союзе поход куда-то вдвоем с мужчиной совершенно не означал, что между вами имеются интимные отношения. Но все-таки привычней было, когда друзья направляются вместе на футбол, хоккей или в баню. А тут – консерватория. И я решил проследить, куда парочка отправится после музыкального действа. Я готов был ставить десять против одного, что мужчины просто пожмут друг другу руки и разойдутся – гомосексуальные отношения были чрезвычайной редкостью в тогдашней Москве. Однако я не угадал. Парочка вместе села в метро. Я поехал вслед за ними. Петр и его спутник добрались до «Измайловской», а потом прогулялись и вошли в подъезд одного из домов, расположенного на Сиреневом бульваре. По тому, какие окна зажглись на фасаде, мне удалось установить квартиру, в которой, по всей видимости, проживал приятель Петюни. Я решил подождать у подъезда. Вскоре свет в жилище потух, но спустя часа полтора зажегся (я весь продрог, честно говоря, ожидаючи на детской площадке), а еще минут через двадцать из подъезда вышел Петя. На бульваре он поймал такси и отправился, судя по всему, домой – я не смог за ним проследить, поймать таксомотор в те годы в Белокаменной было непросто.