– А ну его! – Ахилло отбросил в сторону машинописные страницы и лениво потянулся. – Отец-командир, а не устроить ли нам поход в театр, а? А то одичаем! Мы ведь все-таки в Столице!

Мысль сразу пришлась по душе. И в самом деле, за эти дни Пустельга видел лишь кабинеты Большого Дома и комнатку в общежитии, где его покуда поселили.

–~ А что? – Докладная была вновь отложена. Сергей повернулся на стуле и поскреб подбородок. – Это мысль! Когда я тут стажировался, то почти каждый вечер где-либо бывал. Помню, попал на премьеру к Мейерхольду…

Он умолк, сообразив, что сказал лишнее. Ни Мейерхольда, ни его театра уже не было. Михаил сделал вид, что не услышал.

– Во МХАТе скоро будет премьера. У нас тут театральная касса. Мы, так сказать, шефы.

– Вам нравится МХАТ? – Сергей вспомнил, что Ахилло – из театральной семьи. Михаил усмехнулся и покачал головой:

– Мне? Нет, не нравится. Может быть, потому, что мой батюшка просился туда на работу, а господин Станиславский дал ему от ворот поворот. А если серьезно – нельзя сейчас играть так, как сорок лет назад, – и вдобавок спекулировать на прошлой славе.

Сергей вновь вспомнил Мейерхольда. Странно, отчего-то закрыли именно Революционный театр, а не какой-либо из старых, совсем не революционных!

– А можно и в Большой, ~ продолжал Ахилло. – Там кое-кто славно поет. Давыдову слыхали?

– Это в Ташкенте-то? – улыбнулся Сергей. – Все! Идея одобряется, но подождем возвращения Прохора Ивановича. Вместе и сходим.

– Годится, – невозмутимо согласился Ахилло. – Кажется, в Театре юного зрителя идет мощная пьеса – « Кулак и батрак»…

Пустельга обиделся за юного лейтенанта и хотел было достойно возразить зазнавшемуся столичному жителю, но тут внезапно звякнул стоявший на столе внутренний телефон. Ахилло лениво снял трубку:

– Группа старшего лейтенанта Пустельги. Да… Так точно, даю!

Внезапно тон его изменился, он вскочил и сунул трубку Сергею, шепнув: Жарком!» Еще не совсем осознав происходящее. Пустельга бросил взгляд на недописанную докладную и осторожно проговорил в мембрану:

– Старший лейтенант Пустельга.;. Здравия желаю, товарищ…

– Вы не один? – раздался негромкий взволнованный голос Ежова. – Попросите своих сотрудников выйти…

Ахилло, обладавший, похоже, сверхъестественным чутьем, был уже у дверей. Сергей кивнул, и старший лейтенант исчез, плотно прикрыв за собою массивные створки.

– Я один, товарищ народный комиссар… – начал было Сергей, но Ежов его оборвал:

– Хорошо. Сейчас с вами будут говорить. Выслушайте – и выполните все точно!

В трубке послышался щелчок. В эту долю секунды Пустельга сообразил, кто мог отдавать ему приказ помимо наркома и вместо наркома, – и похолодел. Хотя подобного можно ожидать – ведь «Вандеей» заинтересовались на самом верху. Он был почти уверен, что сейчас услышит знакомый всей стране глуховатый голос с еле заметным акцентом…

– Сергей Павлович? Это Иванов говорит. Помните?

Трубка чуть не выпала из рук. Голос был знаком, но это, конечно, не голос любимого Вождя – Это голос того, который… Впрочем, думать некогда. Вспомнилось лишь прощальное: «Забудьте!»

– Никак нет, товарищ Иванов. Не помню. Забыл!

– А-а-а! – В трубке послышался смешок. – Похвально, товарищ руководитель группы. В деле разобрались?

– Нет еще… – Пустельга сам ужаснулся своему ответу, но отступать было некуда: – Очень сложное дело, товарищ Иванов.

– Да ну? – в трубке вновь послышался смех. – А я думал, вы уже изловили всех супостатов! С чего думаете начинать?

– С диверсии. Тут остались следы. И потом, надо продолжить поиск Кадудаля… Это…

– Помню. – Голос того, кто называл себя Ивановым, стал серьезен. Значит, думаете, им в Большом Доме помогает кто-то повыше рядового сотрудника?

– Уверен, – рубанул Сергей, хотя полной уверенности у него, естественно, не было, да и быть не могло. – Но мне нужна санкция наркома на внутреннее расследование…

– Получите… Сергей Павлович, а вас не смущает то, что поиск «Вандеи» ведете лишь вы трое?

Вопрос был неожиданным. Конечно, в группе покойного Айзенберга было шестеро, но все равно для такой задачи требовались куда большие силы.

– Боитесь жаловаться на руководство? – В тоне невидимого собеседника скользнула неприкрытая ирония. – Слушайте, Сергей Павлович, – и слушайте внимательно. В Америке на заводах держат специального сотрудника «думающего инженера». Его задача ~ только думать и время от времени выдавать новые идеи. Следует заимствовать, как учил товарищ Ленин, опыт американских империалистов. Вы и ваши товарищи будете нашими «думающими инженерами». «Вандею» ищет весь наркомат, но ваша задача – идеи. Если будут нужны люди – получите. Столько, сколько надо, – роту, батальон, полк… Это ясно?.. Теперь второе…

Трубка на миг умолкла, и Сергей смахнул со лба пот.

– Итак, второе. Начните с психологического портрета нашего врага – этого Лантенака. Подумайте – кто это может быть, чего он хочет, во что верит. Нам надо его представить – тогда будет легче. Это, конечно, не засада или погоня, но все же попытайтесь. И третье…

Вновь секундный перерыв.

– Не ищите Корфа. Забудьте о нем. Считайте, что такой никогда не проходил по делу «Вандеи». Но учтите – на мои слова вы ссылаться не имеете права. Как поняли?

– Я… понял… – с трудом выговорил Пустельга. – Корфа искать не надо…

– Bce! Желаю успеха. Квартиру получили?

– Что? – Такого оборота Сергей не ожидал. – Нет еще, но…

– Понял. Ай-яй-яй… В театре еще не были? Во МХАТе скоро премьера, сходите…

В трубке раздались короткие гудки. Пустельга постоял несколько секунд, помотал головой и аккуратно положил трубку на место. В голове было пусто, лишь последняя фраза почему-то вновь и вновь прокручивалась в памяти: «Во МХАТе скоро премьера…» Только что Михаил упоминал об этом – и вот такое дикое совпадение. Впрочем, разве в этом дело? Ему и товарищам доверяют: это, конечно, хорошо. Звание «думающего инженера» тоже понравилось. Но дальше… Психологический портрет – это еще можно понять. Но почему следовало забыть о Корфе? И главное – кто беседовал с ним, кто отдавал приказы? Псевдоним? Тот, кого не существовало?

– Неприятности? – Ахилло осторожно заглянул в кабинет и тихо кашлянул.

– Нет, – заставил себя улыбнуться Пустельга. – Так какая, вы говорите, премьера во МХАТе?

Шестерых увели сразу, в глухую тьму. Неровные шаги затихли вдалеке, и тишину нарушали только мерно падающие капли.

Орловский по-прежнему стоял, прижавшись спиной к холодному камню. Рядом сгрудились еще пятеро – те, кого оставили напоследок. В углу светил оставленный одним из конвоиров электрический фонарь, а в проходе, широко расставив ноги, неподвижно застыл парень в черной куртке. Короткий карабин болтался на животе, огромные руки скрещены на груди – страж явно не опасался бунта своих будущих жертв. Он был прав: страх, последний предсмертный ужас сковал тех, кому предстояло умереть через несколько минут.