– Далеко не пошлют, – успокаивал он. – Ты не бойся: время мирное, ничего со мною не случится.

– Отец твой тоже в мирное время служил, а больным домой вернулся, – вспомнила мать тяжкие годы, когда все силы были направлены на излечение мужа от неизвестной болезни.

Тихо плакала, пряча от сына слезы, а те лились и лились. Геннадий не знал, как мать успокоить. Да и некогда ему, поскольку самое главное, что считал он нужным сделать – это объясниться с Анютой. Странная и манящая женщина то приближала его к себе, то отдаляла. Из отдельных фраз, сказанных ею случайно, он сложил историю ее жизни. Разошлась с мужем: тот уехал на Север, а она ждет его возвращения, и ненавидит его за свое одиночество, и любит. Почему связалась с Генкой, непонятно. Легкомысленный бабский каприз, как ему говорили доброжелатели и злопыхатели. Но он-то лично думал, что съедали ее тоска и одиночество. И ему хотелось закрыть эту женщину от беды, заслонить от жестоких людей, уберечь от злых языков. Временами чувствовал себя намного сильней и старше ее, а временами понимал: мальчишка он для нее сопливый.

– Я в армию ухожу, Анюта, – доложил ей. – Ты писать будешь?

– Конечно, – ответила она, – ты сам пиши обязательно.

Он надеялся, что эта женщина будет его ждать, и понимал, что нечего на это надеяться. А она, присев рядом, гладила его волосы, ласково глядела, будто и в самом деле готова ждать его всю жизнь.

– Я люблю тебя, Анюта, – убеждал он.

– Глупый, это не любовь. Ты просто становишься взрослым.

– Я вернусь, и мы поженимся, – строил он планы.

– Ты вернись, – улыбалась она, – тогда и поговорим.

Проводы были скромными. На «скорой» в последнее дежурство пожелали будущему защитнику отечества мирной службы и подарили перьевую ручку. «Чтобы письма матери писал», – внушительно сказал Виктор Сергеевич. Однокурсники разъехались на отдых, не торопясь вступать в трудовые будни. Мать и сестра проводили его до порога, решив не идти на сборный пункт, чтобы не проливать лишних слез. Когда Геннадий подошел к месту сбора, там ждал Алексей. Он обнял брата, поначалу сопротивлявшегося, да вдруг понявшего: как бы там ни было, это родной человек, и он волнуется, приезжает, и сегодня пришел его проводить.

– Да ладно тебе, – бурчал Геннадий, испытывая неловкость.

– Ты напиши, как доедешь до места, вот мой адрес, – Алексей протянул ему записку. – Я к тебе на присягу приеду, брат, ладно?

– Валяй, коли денег не жалко, – ответил Геннадий, записку взял и положил в карман джинсовой куртки. – Ты где остановился?

– У армейского приятеля: недалеко от вашего дома живет. Вернешься – познакомлю.

Говорить им не о чем, и Геннадий обрадовался, услышав команду к построению. Новобранцев, посадив в автобусы, повезли в летний армейский лагерь, располагавшийся где-то за городом. Там их побрили наголо, отмыли в солдатской бане, заменили гражданскую одежду и обувь на ношеную армейскую форму и сапоги, распределили по командам. Через два дня приехал прапорщик из Калинина, прошелся вдоль строя третьей команды, переговорил с каждым солдатом, отобрал шестерых, а Геннадию сказал: «Будешь у нас санинструктором». В стареньком дребезжащем автобусе, тащившемся часов семь до места, ехали призывники в Калинин, где располагалась трижды орденоносная дивизия, воспитавшая, как доложил им прапорщик, более двадцати Героев Советского Союза.

Казарма, в которой располагался взвод, оказалась огромным светлым помещением, заполненным двухъярусными койками. Геннадия удивил блестящий паркет, оказалось, что ежедневно дневальные натирали его воском. Помимо красоты и яркости, паркет доставлял массу неудобства, поскольку был до невозможности скользкий, и пришлось несколько дней приспосабливаться к быстрому и благополучному передвижению по нему.

Новобранцы из разных районов страны приступили к изучению курса молодого бойца. Командовал ими все тот же прапорщик – сверхсрочник лет тридцати, почему-то особенно ревниво оберегавший звезды на своих погонах. Он постоянно натирал их то тряпочкой, то рукой, что приводило к тайным насмешкам со стороны солдат-первогодков. А в целом, прапор был мужиком добрым и незлобивым, потому странную любовь к звездочкам ему прощали.

В курс молодого бойца, рассчитанный на месяц, но изученный рекордными темпами в две недели, входило изучение оружия и Устава воинской службы, строевая подготовка, стрельба. В Ленинской комнате замполит и командир взвода проводили политзанятия, на которых от солдат требовалось отличное знание международного положения, внутренней политики партии и правительства. В дивизионном музее стояли стенды с фотографиями отличников воинской службы, а также хранились материалы по истории формирования и боевого пути дивизии, которые следовало каждому бойцу изучить досконально. Командование, очевидно, полагало, что это знание способствует росту патриотизма в боеспособной и могучей советской армии.

Через две недели жизни, трудностями насыщенной, новобранцев перевели на строительные работы: копали траншеи, строили фундамент для новой казармы, разгружали машины с кирпичом и бревнами. Руки и спину ломило, ладони покрылись кровоточащими мозолями, голова горела от палящего солнца. Отдых наступал за час до отбоя, когда можно было поболтать или написать письмо родным, только сил на это не хватало. С трудом молодые бойцы доживали до отбоя и сразу засыпали, надеясь, что завтра наступит нескоро.

К счастью, выходной, положенный солдатам, соблюдался свято, и в этот день работал клуб, где каждый мог выбрать по вкусу – библиотеку, спортзал, лекцию, впрочем, лекции были обязательными, кинофильм или концерт какой-нибудь заезжей знаменитости. Особенно нравилось солдатам, когда эта знаменитость оказывалась женского рода и выходила на сцену в коротенькой мини юбке. Работала по воскресеньям и чайная, в ней продавались сладости разные, конфеты да пирожные, а также сигареты, составлявшие для многих насущную потребность. Впрочем, Геннадий не курил, и другим не советовал, полагая, что собственное здоровье беречь каждый сам обязан.

Быстро промчался месяц, и вот настал День присяги, проводимый обычно в воскресенье. Каждый новобранец, получивший к этому дню новенькую форму и блестящие сапоги, мог пригласить своих родных. Никого из начальства не интересовало, где и как те остановятся в незнакомом городе, в часть их пускали с десяти до девятнадцати часов, а дальше ищите, наши любимые, место для ночевки или отправляйтесь восвояси. Свою работу по укреплению боевого духа ваших сынов, братьев и мужей вы провели. Спасибо вам большое!

Геннадий за этот месяц написал четыре письма: по два матери и Анюте. Первые две недели бегал на почту в ожидании ответов, потом понял: письма каждый день не приходят. Мама и сестра отвечали, Анюта не баловала. Написал им о скорой присяге и, конечно, пригласил, понимая, что вряд ли мать выберется. Алексею писать не стал, поскольку не о чем: о службе тот и так все знает. Однако этот странный человек приехал. Вроде его и не зовут, и знать не хотят, а он все равно является. И ведь в нужную минуту, поскольку тоскливо быть одному, когда к другим родные приехали.