— Что такое?

— Ты слышала.

— Я стану встречаться с тем, с кем хочу. Сейчас я хочу видеть Габриеля.

— С этим человеком не все в порядке, — прошептал Морис

— Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать?

— Я не уверен, но прошлым вечером, когда я заглянул в его глаза… я не могу объяснить… это невозможно…. но он дьявол. Сара-Джейн, держись от него подальше!

— Дьявол! Что за вздор! С чего ты взял это? — воскликнула Сара, и в ожидании ответа в ее памяти всплыл образ Габриеля с глазами, сверкавшими кроваво-красным пламенем, когда он приподнимался над ней.

— Сара, послушай меня…

— Нет! Я люблю Габриеля, и он любит меня. Немедленно оставь меня в покое.

Морис молча смотрел вслед Саре, бежавшей по коридору к выходу. И все-таки он должен попытаться спасти ее от непоправимой ошибки, от самой страшной ошибки в ее жизни.

Она была слишком возбуждена, чтобы есть, и они отправились в долгую прогулку под луной. Ей казалось, что рука его, которую она сжимала, принадлежит только ей.

Он помедлил, чтобы поцеловать ее в бровь, и ее руки немедленно обвились вокруг его шеи, а тело беззастенчиво прижалось к его телу.

— Габриель, я… — Сара прикусила нижнюю губу, не зная, как сказать ему, что она снова хочет его любви. Ее так возбуждали его прикосновения, но она слишком мало знала о любви и не была уверена, что его одолевает то же нетерпение, что и ее. Эта мысль заставила ее заторопиться, устремляясь в черноту ночи.

— Что-нибудь не так, дорогая?

— Я… нет, ничего.

Заглянув Саре в глаза, Габриель понял ее желание. Ни слова не говоря, он развернулся назад, держа девушку за руку. Они направились к ее дому.

Войдя в квартиру, он запер дверь и протянул к ней руки. С радостным криком Сара кинулась в его объятия и вздохнула, когда его руки сомкнулись вокруг нее.

— Это страшно неприлично, что я так хочу тебя? — спросила она, не глядя ему в глаза.

— Нет, дорогая моя.

— Весь этот долгий день я могла думать лишь о тебе, — стыдливо призналась она. — Ты так резко ушел… я боялась, тебе что-то не понравилось.

Он покачал головой. Неподдельная тревога, звучавшая в ее голосе, ранила его сердце.

— Ты позавтракаешь со мной завтра утром? — встревоженно спросила она.

— Я не смогу.

— Почему?

— Не надо вопросов, Сара.

— Но…

— Кажется, я ясно сказал.

— А как насчет ужина завтра вечером?

Он помедлил, глаза его выражали сомнение.

— Я прекрасно готовлю, — сказала она, надеясь убедить его.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Значит, ты придешь на ужин?

— Раз ты так желаешь…

Глаза ее засияли счастьем и любовью.

— Ты не хочешь поцеловать меня?

Очень медленно и осторожно он наклонился к ней, закрывая ее рот поцелуем. И как всегда, когда он держал ее, прикасался к ней, Габриель наполнился светом и почувствовал, что выходит из мрака, к которому был присужден так надолго.

Он отнес ее в спальню и начал ласкать с изощренной нежностью, каждым словом и каждым жестом говоря о своей любви.

Ее любовь обволакивала его, чистота ее сердца врачевала. Она любила его со всей щедростью своей души, ничего не требуя взамен, и он схватился за это обеими руками, уповая на ее добродетель и порой переставая считать себя монстром. Раз она так любила его, он не мог быть чудовищем.

Он держал Сару в объятиях, пока она спала, не отрывая взгляда от ее лица. Ресницы лежали на ее щеках подобно черным опахалам. Губы были полными, розовыми и слегка распухшими от его поцелуев. Волосы струились по его груди подобно потоку солнечных лучей. Он прижал одну прядь к своему лицу, купаясь в ее аромате, наслаждаясь шелковым прикосновением.

— Так прекрасна и так невинна, — прошептал он с грустью и тревогой. — Простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я сделал?

Ее веки внезапно дрогнули, и она открыла глаза; мягкая улыбка приподнимала уголки ее рта.

— Что ты сделал, Габриель? За что я должна простить тебя?

— Я украл твою невинность, — прошептал он. — Взял то, на что не имел права.

Рука ее протянулась, чтобы погладить его.

— Ты не крал, я сама отдала ее тебе.

— Ах, дорогая, ты и понятия не имеешь о том, что натворила.

— Я сделала тебя счастливым, — доверительным тоном произнесла она-Ты ведь не станешь отрицать этого?

— Нет.

— Я ни о чем не жалею, — сказала она, опуская веки. — Ни о чем…

И на какой-то краткий миг он забыл обо всех своих сожалениях.

Габриель сидел за столом, изумленный количеством блюд, которые она приготовила: ростбиф, тушеный картофель в соусе, плавающая в масле морковь, йоркширский пудинг. Неужели она ожидала, что они вдвоем смогут поглотить все это?

Одна только мысль о том чтобы съесть кусок жареного мяса, делала его больным, но он постарался, чтобы она ничего не заметила, когда села напротив него и подняла бокал с вином.

— За нас, — сказала Сара.

— За нас, — откликнулся Габриель, слегка касаясь своим бокалом ее.

Чтобы угодить ей, он перепробовал все, что она приготовила, и очень пространно рассуждал о кулинарных достоинствах каждого блюда и усилиях, затраченных на его приготовление. Однако очень скоро он извинился и вышел, чтобы извергнуть наружу все съеденные деликатесы.

Тяжело дыша, Габриель глотал воздух, моля, чтобы прекратилась пытка его желудка, привыкшего к теплой аппетитной жидкости и не способного переварить мясо и овощи.

Придя в себя, он вернулся в гостиную, Сара уже заждалась и теперь нетерпеливо заглядывала ему в глаза, не задавая, однако, вопросов.

Они поговорили о театре, о погоде, которая была необычно ясной, о балерине, замещавшей Сару, а затем, чуть поколебавшись, она поведала о своих беспокойствах.

— Что будет, если я стану… если окажется… что я жду ребенка?

— Можешь не волноваться, дорогая. У меня не может быть детей.

Он наблюдал смену эмоций на ее лице: облегчение, затем сострадание к нему, затем сожаление.

— Ты так хочешь детей? — спросил он.

— Да, конечно. Когда-нибудь…

— Они обязательно у тебя будут.

— Но как… я хочу… я не хочу никого, кроме тебя.

— Боюсь, я скоро наскучу тебе, дорогая.

— Это невозможно.