Наверное, Приткин хотел меня припугнуть, но добился совсем другого эффекта. Он стоял прямо передо мной, и его голый торс находился в дюйме от моего лица. Я видела, как под кожей перекатываются упругие мышцы, а на светлых волосах, густо покрывающих грудь, поблескивают капельки пота. У всех мужчин, к которым я до этого прикасалась, торс был гладкий или почти гладкий. Внезапно я ощутила безумное желание провести по груди мага руками и посмотреть, что станет с этими влажными светлыми завитками, если я запущу в них пальцы.

Не знаю, почему маг так действовал на меня, ведь я его терпеть не могла, но я чувствовала себя словно человек, который после длительной голодовки вдруг увидел торт из мороженого. Руки внезапно взмокли, дыхание участилось. Еще секунда — и я начала бы задыхаться. Опасаясь потерять над собой контроль, я быстро отвела взгляд от груди волшебника, но сделала только хуже, потому что теперь я смотрела на то, что скрывали его тесные джинсы. Судорожно сглотнув, я заставила себя встряхнуться, отчаянно борясь со жгучим желанием стянуть с него штаны.

Мне даже почти удалось сделать шаг назад, и пусть он думает, что я испугалась. Наплевать — лучше так, чем правда. Но тут я совершила одну ошибку — посмотрела магу в глаза. Внезапно мне стало ясно, почему он всегда казался мне каким-то странным: его светлые ресницы и брови были такого же цвета, как и его кожа, поэтому издали казалось, что у него вовсе нет глаз. Я увидела, что ресницы у него длинные и густые, а глаза ярко-зеленые — редкий цвет, такой нечасто встретишь.

Я уже ничего не могла с собой поделать — мои руки сами легли на его грудь и принялись ее гладить. Зрачки Приткина расширились так, что глаза стали совсем черными, на лице появилось изумленное выражение; наверное, если бы я его ударила, он удивился бы меньше. Но он не отстранился от меня. Там, где мои руки касались его груди, я ощущала легкий трепет и его кожа словно становилась теплее. А может, это мои ладони становились теплее, какая разница? Мне было все равно; в голове осталась лишь одна мысль — как расстегнуть его чертовы джинсы.

Я не успела привести свой план в действие — Приткин крепко сжал мои запястья. Не знаю, чего он хотел — оттолкнуть меня или, наоборот, прижать к себе; судя по выражению его лица, он не стал бы меня отталкивать. Выяснить это я не успела.

Внезапно я ощутила такой жар, словно меня облили бензином и подожгли. Это была не просто боль, это была пытка, от которой содрогнулось все тело. Я вскрикнула и отпрыгнула в сторону, сбив Мака, и мы оба рухнули на пол. Приткин повалился на нас, потому что не успел разжать руки, сжимавшие мои запястья, Мак что-то закричал, но я уже ничего не соображала. У меня выгнулась спина, потом начались дикие конвульсии; я извивалась, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, только мне хотелось не воздуха, а избавления от мучительной боли.

Теперь я понимала, что это такое — гореть заживо. Огонь пожирал мой позвоночник, проникая в каждый нерв, заставляя тело корчиться от нестерпимой боли. Я забыла, кто я, где нахожусь, забыла обо всем на свете; все казалось мне пустяком по сравнению с пожирающей меня адской болью. Наверное, еще секунда, и я бы окончательно спятила, если бы боль не прекратилась так же внезапно, как и началась.

Я обнаружила, что лежу на полу в рабочей комнате Мака, и попыталась вспомнить, как нужно дышать. Подняв глаза, я увидела, что Мак крепко держит Приткина за руки. Наверное, это он оттащил от меня волшебника; за это я бы его расцеловала, если бы могла подняться и не дрожала с головы до ног. Увидев, что опасность миновала, Мак отпустил Приткина и обратился ко мне:

— Как ты, Кэсси? Ты меня слышишь? — Я кивнула. — Хорошо. — Вид у Мака был встревоженный, от его безоблачного настроения не осталось и следа. — Ты пока лежи, я сейчас вернусь. Только ни к чему не прикасайся!

Мак выскочил за дверь, и я услышала его быстро удаляющиеся шаги. Боль в теле прошла, но воспоминания о ней продолжали жечь мозг. Я больше не корчилась, а только дрожала мелкой дрожью, боясь пошевелиться, чтобы боль не вернулась вновь.

Рядом раздавалось чье-то прерывистое дыхание, и я скосила глаза, чтобы посмотреть, кто это. Приткин лежал на спине, глядя в потолок побелевшими глазами. Его лицо горело, мышцы напряглись, дыхание было таким же тяжелым, как и у меня. Очевидно, пострадала не только я.

Мак вернулся с мокрым полотенцем и положил его мне на лоб. Я хотела сказать, что мне нужно кое-что другое, вроде укола кодеина или бутылки виски, но не смогла. Я смотрела на галогеновые лампы под потолком и пыталась шевельнуть хотя бы рукой. Сама мысль о том, чтобы принять сидячее положение, казалась мне безумной, так что пока Мак хлопотал над Приткиным, я лежала и думала. Такого со мной не бывало ни разу, а я навидалась всякого. Значит, есть над чем поразмышлять.

Весь день я как-то странно реагировала на мужчин. Обычно я замечаю симпатичных парней, как и привлекательных женщин, однако опыт научил меня наблюдать за людьми на расстоянии, не привлекая к себе внимания. Жизнь в бегах не предполагает близких отношений; любой парень, с которым я решилась бы закрутить роман, получил бы в качестве бонуса смертельную угрозу для своей жизни. Мне совсем не хотелось, чтобы кого-то из-за меня убили, поэтому я приучила себя смотреть на людей так, чтобы они этого не замечали.

Противостоять обаянию Казановы и Чавеса было трудно, но мне это удалось. Кто они такие, в конце концов? Обыкновенные красавчики, к тому же инкубы. Мне полагалось на них запасть, поскольку я самая обычная женщина, и я была даже благодарна им за то, что не попыталась затащить кого-нибудь из них или даже обоих в ближайший «кабинет». Но Приткин — это совсем другое.

С первого дня нашей встречи я не просто считала его совершенно невыносимым, я не находила его даже привлекательным… до сегодняшнего дня. Да, у него красивое тело и довольно приятное лицо — когда на нем нет обычной кривой ухмылки. Волосы, конечно, не очень, торчат в разные стороны, словно их обкорнали тупыми ножницами, но ведь в мире нет ничего совершенного. Дело в другом — Приткин был не в моем вкусе. Мне никогда не нравились блондины, особенно те, кто гоняется за мной, чтобы ухлопать. И все же при виде его обнаженного торса во мне проснулось острое желание.

Я резко села, чувствуя себя совершенно разбитой, и сорвала с головы мокрое полотенце. А что, если это опять Мирча? Что, если он, используя гейс, вздумал завершить ритуал? Однажды он уже пытался это сделать — с помощью Томаса. Может быть, он сделал так, что теперь гейс сам побуждает меня искать себе новых партнеров? От боли я закрыла лицо руками, только это была боль иного рода. Мысль о том, что Мирче, возможно, абсолютно все равно, кто завершит ритуал, навеки сделав меня пифией, подействовала на меня, как удар кулака.

Через несколько минут я медленно поднялась, хватаясь руками за стол. Странно, но тело вновь меня слушалось.

— А мог Мирча изменить гейс? — спросила я, гордясь тем, что голос мой не дрожит.

Приткин тоже встал и даже сумел натянуть рубашку. Бросив на меня быстрый взгляд, он отвернулся.